ИНСТИТУТ

(РАССКАЗ)

 

1

Институт международных отношений находился в полукилометре от дома Антона. Ещё с шести лет он всем во дворе говорил, что когда вырастет, то ему не надо будет ездить на автобусах, чтобы учиться, как маме (царство ей небесное) а нужно будет только пройти 200 – 300 шагов. Когда он повзрослел до тринадцати лет, то он заглянул туда и захватил брошюру этого учебного заведения. Дипломаты, переводчики и ещё какие – то профессии международного ремесла – теперь это ему казалось чуждым и ни коим образом не привлекало Антона. Но, как назло, эту брошюру увидел и прочитал отец Антона (царство ему небесное) и он устроил мальчику дикий скандал, когда узнал, что тот собирается стать автомехаником, и что ему глубоко наплевать на это.

- Будешь копаться в грязи чужих машин? – орал папа. – Или будешь ездить по миру и жить настоящей жизнью? Сидеть в кабинете, просматривать бумаги и получать бешеные тысячи?

- Но почему я не могу учиться тому, что мне нравится? – вопрошал ребёнок. – Заниматься тем, чем хочу? В конце концов, это моя жизнь!

- Я тебя вырастил, я тебя содержал, и никому не позволю пустить мои труды даром! – говорил отец. – Даже тебе.

Антон молчал. Он вообще часто молчал и любил сидеть дома. Его никогда не привлекали прогулки до полуночи и компании весёлых друзей. Только вот отец никогда не понимал, что за золото ему досталось. А Антон пока не понимал, что за ужасная жизнь его ждёт. До него это дошло только в 15 лет, когда отец запретил думать о труде и заставил заниматься математикой. Тогда пришлось совсем туго. Антон любил трудиться, и умственный труд занимал его куда меньше, чем физический. Антон состоял в кружке, чья деятельность была связана с работой по дереву, где мальчик получал истинное удовольствие, работая руками. Но отец запретил ему даже думать об этом, и вместо работы пилой заставил его учиться. Антон подчинился.

В 17 лет Антон закончил школу с золотой медалью. Отец радовался этому безмерно. Гордился этим безумно. Антон помнит, как после вручения он носился по двору и рассказывал, какой у него умница сын. Долго рассказывал. Потом как-то радость спала. Отец прожил ещё совсем недолго. Он тихо угас от своей язвы желудка. Антон много горевать не стал, а в душе даже был благодарен родителю за такой поступок. Ведь без него он теперь сирота – значит, имеет право на бесплатное обучение в любом  вузе.

И вот сейчас он стоял на пороге этого самого института (автомеханика его больше не привлекала). Вот он в него заходит, чтобы узнать, принят ли он. Два дня назад именно на этот стол он положил свою папочку с личным делом и результаты экзаменов.

- Здравствуйте! – поздоровался он с миловидной секретаршей, сидевшей за столом около кабинета ректора

- Добрый день.

- Мне бы хотелось узнать, принят ли я .........

- Это решает только ректор.

- Тогда как мне можно увидеться с ректором?

- Вы подавали документы?

- Да, две недели назад.

Он немного нервничал, но всё же делал всё правильно. Секретарша что-то искала среди сотен папок у неё в столе и, наконец, выложила на стол тоненькую папку с именем «Рамонов Антон».

- У вас золотая медаль в школе, – сообщила она прекрасно известный ему факт, – тем более что вы сирота. Наш институт принимает во внимание социальную несостоятельность студентов.

Антон вяло улыбнулся. Лишь бы приняли.

- Сейчас, подождите минутку. – Она сняла трубку телефона. – Игорь Васильевич, к вам студент, Рамонов Антон. Он........

Она принялась ему объяснять, что это за человек, оценки его экзаменов и прочие характеристики Рамонова. Антон же отошёл от стола и сел на один из трёх сверкающих новизной стульев.

Спустя десять минут дверь ректора отворилась. На пороге появился небритый мужчина лет сорока, достаточно вызывающей наружности и совсем не походивший на ректора этого учебного заведения.

- Антон Рамонов? – кивнул он ему.

- Да. – Антон вскочил со стула

- Проходите. – Ректор пошире растворил дверь.

Юноша прошёл в кабинет. Всюду книги, награды, грамоты, какие – то кубки, спрятанные за стеклянной витриной. Стол ректора – весь в бумагах и прочей неразберихе – стоял слева от двери.

- Ну так как? – осмелился Антон.

- Сейчас узнаем, – улыбнулся ректор, указывая на стул. – Прошу.

Антон сел.

- Значит, сейчас мы должны решить – брать ли вас в наш институт или нет.

Антон кивнул. Конечно, брать.

- На мой взгляд, всех учеников с золотой медалью следует брать безоговорочно, а вы тем более ещё и сирота. Так что,  так думаю, проблем с тем, чтобы мы вас взяли, нет. Вопрос в вас. Вы точно решили проходить обучение у нас?

- Да! – утвердительно воскликнул Антон. – Я решил.

- Тогда нам нужно подписать кое-что. – Игорь Васильевич выудил из стола синий бланк с анкетой. – Пожалуйста, заполните.

Через пять минут всё было готово.

- Ну что ж, кажется, все формальности заключены, – мило сообщил ректор, – но я должен вас предупредить, что мы боремся за успеваемость студентов жесточайшими способами.

- Это, какими же? – усмехнулся Антон.

- Об этом я вам расскажу позднее, – уклонился Игорь Васильевич. – Сейчас я лишь скажу вам, что за время учёбы у нас вы должны всеми силами оправдать свою золотую медаль.

- Я постараюсь.

- Нужно не стараться, а полностью оправдать! – сделал ударение на последнем слове ректор. – Придёте ко мне 31 августа в 10 часов. Договорились?

- Зачем? – удивился Антон

- Мы ещё подпишем кое-что.

- А что я сейчас подписал?

- Да так, ничего особенного. Всего хорошего. До встречи.

Антон попрощался с ректором и вышел. Его немного напугали в этой беседе две вещи – то, что он подписал «ничего особенного» и то, что ректор заставит его «всеми силами оправдать золотую медаль». Да ничего! Он ведь тоже человек. Ну не убьёт же он меня, если я получу «два»!

                                                                       2

Около дома Антон заприметил Никиту – своего старого друга. С детских лет они играют в одном дворе и живут в одном доме. Правда, полгода назад Никиту случайно сбила машина. 23 – летний парнишка то ли гулял в неположенном месте, то ли машина заехала не туда. Но факт фактом – он на всю жизнь парализован. Ноги больше двигаться у него не будут. Он как раз был на последнем курсе этого самого института, так что он успел его закончить и получил красный диплом. После этого он медленно гниёт дома и живёт на зарплату матери.

- Здорово, путешественник! – Никита всегда его звал «путешественником» – Откуда идём?

- С института.

- Приняли? – вяло спросил Никита

- Да. Вот только немного странным мне показался этот ректор. Тебе раньше он таким не казался?

Никита словно не слышал его.

- Никита?

- Не знаю, – проговорил тот

- Что не знаю? – не понял Антон.

- Да нет, ничего. – Он словно тут же проснулся. – Это я просто так. Когда следующий раз идёшь?

- 31 августа. Слушай, ты же там учился – можешь сказать, что в их понятии значит «нетрадиционные способы повышения успеваемости»? Или что-то в этом роде, я уже не помню. Он мне сказал, что так мы боремся за успеваемость студентов. Что это за способы?

- Да так, ничего особенного, – отмахнулся Никита, – узнаешь сам. Главное – держать язык за зубами.

- Почему?

- Для безопасности, – загадочно ответил друг. – Ладно, мне пора.

- Куда?

- В больницу. Протезы и костыли буду мерить.

Сказав это, Никита покатил домой. Всё-таки бедный человек, подумал Антон. Мы начинаем замечать жизнь, когда у нас что-то забирают. А когда всё в порядке, никто этого не чувствует. Но это же счастье, когда ты ходишь, дышишь, говоришь, видишь. Ты живёшь!

Антон глянул на уезжающего Никиту.

3

31 августа. Антон целый час стоял у зеркала. Причёсывался, оглядывался, присматривался, в общем, как подобает солидному человеку, идущему учиться, наводил лоск. Под конец пиджак сверкал, словно монета, а сам Антон был счастлив. Отец и мать, думал он, наверняка радуются за своего сына, который идёт в такое престижное учебное заведение.

Антон, пройдя мимо секретарши, и, не обращая на неё никакого внимания, зашёл в кабинет ректора. Тот читал какую-то книгу с зубодробительным названием.  Увидев гостя, ректор отложил её в сторону, и на лице заиграла та же улыбка.

- Добрый день. – Антон сиял радостью.

- Здравствуйте, Антон. Ну что, вы готовы подписать ещё кое-что?

- Да, но сначала мне бы хотелось узнать, что, – мило заметил Антон, – тем более, я не понимаю, что ещё можно подписать.

- Антон, я бы хотел познакомить вас с нашими методами, – сказал ректор. – Мы изучили вашу анкету и вашу историю.

Антон глядел ему прямо в глаза.

- Мы боремся за успеваемость нетрадиционными способами, и применяем, так сказать, драконовские методы. Мы наказываем студентов за неуспеваемость. Первое нарушение дисциплины или первая плохая оценка не имеют в нашей студенческой иерархии большой силы, и потому наказание за них будет маленькое.

- Наказание? Вы наказываете за плохие оценки? – засмеялся Антон. – По-моему, самым страшным наказанием может быть только исключение.

- Нет, – так же засмеялся ректор, – допустим, ваш кот.

- Откуда вы знаете?

- Милый, вы же заполнили анкету! У нас все сведения. Итак, ваш кот. Домашнее животное не имеет большой статус в нашей стране, тем более что у нас сотни бездомных животных. Поэтому, если вы получите плохую оценку, мы убьём его.

- Что?!

- Это наказание именно для вас ведь пострашнее исключения, верно?

- Вы убьёте Муча? – засмеялся Антон, но ректор не разделил его смеха. – Вы шутите!

- Да, действительно, я шучу. Его убью не я, а мои люди. Причём на ваших глазах.

- Вы сумасшедший, – вырвалось у Антона.

- Это говорит каждый из 60 новых учеников этого института. Вы не исключение. Первое наказание вам понятно?

- Сумасшедший, – повторил Антон.

- Последующие мы не просматриваем, так как действуем согласно обстановке. Далее, от степени вашей учёбы, вы будете страдать и физически и морально.

- Я ухожу! – вскочил со стула Антон. – Вы либо неудачно шутите, либо действительно псих!

- Я же сказал, что я не шучу. А насчёт вашего ухода я ничего не могу сказать. Вы подписали наши документы, и вы уйти не можете.

Антон замер. Он даже не читал того, что подписывал.

- Если я захочу, я их заберу, – пробормотал он.

- Вы подписали контракт. А в нём ясно сказано о том, что к вам будут применены в случае необходимости меры пресечения. – Ректор протянул ему бумагу.

Антон пробежал по ней глазами. Это было чистой правдой.

- Я сообщу в милицию.

- По контракту, связываться со служителями закона вы не можете. Но если вам наплевать на него, то идите, сообщайте. Но, придя, домой, вы увидите свой сгоревший дом, свои разрушенные стены, своего убитого кот, а самого вас к тому времени сильно изобьют. И даже если вы сообщите на нас в органы, ни вас, ни квартиры, ни дома в целом и ни вашего чёртового кота уже никто не вернёт.

Антон в ужасе глянул на него. Это невозможно. Ему сниться дурной сон, и он скоро должен проснуться.

- А теперь сядьте, пожалуйста, – потребовал ректор

Антон рванул к двери, но она отворилась, и на пороге возник здоровенный амбал – охранник вуза.

- Выпустите меня, – сказал Антон

- Прошу вас, сядьте, – нажимая на слова, сказал ректор, – и не утруждайте жизнь ни себе, ни нам.

Ноги Антона подкосились, и он рухнул на пол.

- Я ничего не буду больше подписывать, – твёрдо произнёс он, – и не надейтесь.

- А это и не нужно, – рассмеялся Игорь Васильевич, – это был лишь предлог заманить вас сюда. Но сейчас предлоги больше не нужны. Теперь вы будете учиться, и стараться, иначе будете нести наказание.

- Кто вы? – прошептал Антон

- Мы люди, которые борются за хорошие оценки. Вот и всё. Все наши студенты – хорошисты, 90% из них – с красным дипломом. Оттого наш институт и считается престижным.

- Вы больной придурок, – выдохнул Антон.

- Это что-то новенькое, – засмеялся ректор, – надо будет записать. Ну что ж, мы, кажется, во всём разобрались? Теперь вы член нашего института, и чтобы вы ни делали, мы будем постоянно вас контролировать. Везде и всегда. Хотите чаю? – услужливо предложил ректор, выключая электрочайник на столе.

1 курс.

Февраль следующего года.

Антон ярко представил себе, что может случиться с его Мучем, и потому только и делал, что учил. У него сначала появились кошмары, потом бессонница. Друзей у него не было. Там вообще не могло быть друзей.

     Но в феврале он случайно потерял сознание на уроке – штука здесь довольно частая. Доконала бессонница и его постоянный страх за свою жизнь. В милицию он даже не пытался звонить – это всё равно ни к чему не приведёт. Наутро он очнулся у себя дома и с ужасом понял, что через 15 минут контрольный тест по социологии. К которому нужно было упорно готовиться. А готовиться он просто не сумел. Он 14 часов был в отключке.

- Что же будет? – шептал он. – Что случиться? Что?!

Уходя, он привязал Муча, красивого персидского кота, к ножке дивана и запер дверь в комнате. Входную дверь он закрыл на четыре замка, а не на два, как обычно. И шёл Антон по дороге, словно на собственные похороны.

        Тест проверяли сразу после написания. Учитель социологии был самым ужасным учителем, которого только можно себе представить. Он просто сидел и бубнил лекции себе под нос так, что приходилось по сто раз переспрашивать его. Но ему это ужасно не нравилось.

      Три с плюсом. Самая издевательская оценка. Ровно одного балла не хватило до «хорошо». Сначала Антону показалось, что его ноги онемели, потом, что губы похолодели, словно к ним приложили кусочки льда. Но, в конце концов, об этой оценке ещё никто не знает, думал он. Социолог же только поверил их. И ректор пока ничего не знает и не успеет ничего сделать. Чушь! Может, ректор просто меня пугал?

Но губы предательски задрожали.

Социология была последней парой. Но с последнего урока его забрал ректор. Просто поманил пальцем Антона, зайдя в аудиторию. Антон вскочил с места и бросился к нему, словно его ударили током. Он хотел ему что-то сказать, но ректор приложил свой противно воняющий палец к его губам и вывел в коридор.

- Три с плюсом, да? – спросил он

- Это чистая случайность! – закричал Антон. – Я потерял сознание от бессонницы! И страха, который вы на меня напустили!

- Я тебе обещал, что.......

- Вы же тоже человек, так поймите меня правильно! – умолял он. – Я просто не успел выучить, потому что я медленно схожу с ума от вашего института, а уйти не могу! Не могу спокойно выйти из этого чертового здания!

Он вытер слюну со своих губ, которая выделилась за время этой тирады.

- Пройдёмте со мной, Рамонов, – велел ректор.

- Нет, нет. – Он кинулся к нему. – Прошу вас, не надо! Я умоляю вас! Я буду учить и всё делать, только прошу вас не убивать Муча! Он единственный, кто у меня есть! Прошу вас, не надо!

- Я не могу этого допустить, – проговорил ректор, ведя за руку Антона, – чтобы ситуация повторилась.

- Боже, прошу вас! – чуть не плакал Антон. – Я больше не буду!

- Рамонов, я предупреждал вас, что мы достаточно строго относимся к ошибкам наших студентов. – Он садистки улыбнулся. – И потому мы их всегда исполняем. Но это первый раз, – Он втащил его в свой кабинет и запер ключ, – так что наказание будет мелким. Оно вам известно.

Он силой усадил Антона на стул перед большим экраном телевизора. Антон и понятия не имел, что делает его босс.

- Прошу вас, Рамонов, – услужливо произнёс ректор и нажал на PLAU на пульте от видеомагнитофона,– наслаждайтесь.

Внезапно Антон понял, что на его руках щёлкнули наручники.

- Зачем вы это делаете? – испуганно спросил он.

- Для безопасности.

Телевизор показывал его 20-этажный дом. Съемка (внизу была поставлена дата) была сделана ровно через 10 минут после того, как Антон вышел из дома.

- Что это? – спросил он.

Ответа не последовало.

На камере сработала функция увеличения и на крыше стал виден его кот. В руках какого – то человека.

- О, нет! Нет! Нет! – орал Антон. – Не делайте этого!

- Это уже сделано, – прошептал ректор ему на ухо.

Его кота, связанного скотчем по всем четырём лапам, сбросили с сорокаметровой высоты. Камера следила за его падением. Антон, было, отвернулся, но ректор заставил его смотреть. Кот с бешеной скоростью летел вниз, осознавая, что не сможет приземлиться на четыре лапы.

- Прости меня, Муч, – шептал Антон, не смея моргнуть, – прости.

Между седьмым и восьмым этажом раздался небольшой взрыв. Тело Муча распоролось на три неровные части, клейкая кровь, словно слизь, разорвалась и брызнула на стены. Антон не мог вымолвить ни слова. Он остался совсем один.

- Я вас ненавижу! – с трудом произнёс он. – Вы за всё ответите! Я убью вас! Убью!

Ректор только молча стоял и слушал гнев своего студента. Антон что-то внимательно глянул на экране и повернулся к ректору.

- Доволен? – улыбнулся Игорь Васильевич

- Вы сделали съемку до того, как я получил три, – сказал Антон. – Откуда вы могли знать, что это произойдёт?

- Ты же упал в обморок, – сказал ректор, хлебая кофе из неровного стакана, – я за десять лет работы слишком хорошо знаю тип наших студентов.

2 курс

Май следующего года. Антон стал одним из лучших студентов этого учебного заведения.

Учителя с похвалой смотрели на него, ученики с завистью. Хотя нет, зависти там просто не могло быть. Чистый бред.

Именно в мае, в месяце, в котором вся Россия «мается», Антон ошибся ещё раз. Вновь.

Проблема вышла с историей за несданный реферат. Антон его просто не сделал. Как лучшего студента второго курса его нагружали другой работой, во многом не относящейся к учёбе, так что он просто е успел. Но для ректора это всё равно, что промолчать. Он всегда привык исполнять наказания. Время, знаете ли, чертовски быстрая штука.

Антон немного боялся. Он представлял себе, что они сделают на этот раз, и ничего не придумал. В крайнем случае, изобьют. И правильно. Лучше сдохнуть, чем терпеть такое существование.

После тройки за несданную работу (Антону никогда не ставили двоек, как лучшему студенту), Антон еле дошёл до дома, лёг на диван и отключился. То ли это сон, то ли это что-то похожее на бессознательное состояние. Совсем как в тот раз. Очнулся он уже в кабинете ректора.

Пробуждение было ужасным. Лицо ректора витало над его головой, а правая рука болела ужасно.

- Что....что, – слабым голосом сказал Антон,– что происходит?

- Это вы мне должны ответить, Рамонов, – строго осведомился ректор. – Несданная работа! Это же ужасно! Лучший студент – и так опозорить свою честь! Я уже и в мыслях не ставил устроить вам новую встречу со мной! Но вы! Ужасно, Антон, ужасно!

- Да пошёл ты, – прошипел Антон, вставая с пола и трогая правое плечо. – Что вы со мной сделали?

- Лишь небольшое усмирение вашего организма, – мило улыбнулся ректор. – Существуют исторические свидетельства, что именно таким способом Сальери лишил жизни Моцарта.

- Что?-  спросил Антон, покачиваясь на нетвёрдых ногах. – Лишил жизни?

- Мышьяк – никогда о таком не слышали? Только лишь мышьяк. В 17 – 18 веках его часто использовали как особое средство перед особо провинившимися преступниками. Жаль, сейчас он не так популярен, иначе бы сотни забытых преступлений смогли раскрыть наши доблестные органы правосудия.

- Вы хотите сказать, – терял дыхание Антон, – что........что вкололи мне в тело мышьяк?

- Всё верно. – Ректор отхлебнул чай из кружки. – И у вас есть прекрасная возможность выжить.

- Я же умру! Вы убьёте меня!

- Мышьяк оттого и был в ходу, потому что он очень медленно действует на организм человека. Так что, смею вас уверить, две недели как минимум у вас есть.

- На что? – спросил Антон, ощупывая плечо.

- Чтобы хорошо учиться. Вам нужно сдать работу, и по-прежнему нагонять темп лучшего ученика. Через неделю, если у вас всё окажется в порядке, я дам вам препарат, способствующий вашему выздоровлению. Проще говоря, дам противоядие.

Злость накатила на Антона. Ярость, страх, гнев – все, что можно представить. Но сейчас он ничего не мог сделать. Ничего. Только ждать, чтобы скорее закончилась эта учёба. Чтобы скорее закончился этот кошмар.

- Вам всё ясно? – поинтересовался ректор

Антон молчал. Его коробило.

- Вам всё ясно? – заорал ректор. – Иначе в следующий понедельник у вас есть все шансы сдохнуть!

- Я не понимаю. – Антон видел кабинет сквозь белую пелену, застилавшую его глаза. – Как бог может держать на земле такую мразь, как вы.

- Иди вон, – велел ректор, – и попридержи язык, а то у меня сегодня плохое настроение.

Чтоб тебя разорвало, - подумал Антон, выходя из кабинета. – Чтобы ты сдох!

Он вышел в коридор и сел на тот же стул, на котором сидел полтора года назад. Весёлый и радостный был тогда Антон. Почему он пошёл сюда? Ведь его отец умер – почему он пошёл сюда? Ведь умер отец – почему он послушался его? Антон взглянул на что-то считающую на калькуляторе секретаршу.

- Вы хоть знаете, чем здесь занимается ваш ректор? – вымолвил Антон, не двигая правой рукой. – Что он здесь убивает и мучает студентов?  Знаете?

Секретарша искоса посмотрела на него.

- Об этом, молодой человек, не вздумайте сказать за пределами этого здания, - улыбнулась она, – иначе вы можете стать жертвой крупного ДТП или на вашу несчастную голову сорвётся кирпич. Поймите, мертвым в этом мире вы принесете гораздо меньше пользы, чем живым.

Антон задумался. С чего это он вздумал умирать? С чего это его посещала мысль о самоубийстве?  Он что, сдаться этому уроду, или будет нагло бороться с ним? Сейчас он всё разложил в своей голове по полочкам. Он добьётся. Он добьётся своего.

- Я убью тебя, – прошептал он, глядя на дверь кабинета, – что бы ни было, я убью тебя. Совсем скоро.

- Не стоит, Рамонов, – раздался голос секретарши, – это же преступление.

- А то, что вы делаете здесь – детские сказки? - чуть не закричал Антон. – Я сделаю мир только лучше, если убью этого урода. Это вы совершаете преступление, а не я.

- В нашем понимании оценки превыше всего. Это показатель человека в нашем институте.

- Оценки – это не самое главное в жизни.

- Я думаю, – Она поправила очки, съехавшие на нос, – вам лучше идти домой и готовиться к новому учебному дню.

Антон больше ничего не сказал. Просто встал и ушёл.

Всю следующую неделю он проспал от силы семь часов. Сидел с книгой и читал. Писал. Учил. Делал. Находил. Решал. Он исправил свои оценки, но снова измотал себя до ужасного состояния. Хотя в этом учебном заведении наверняка внешний вид Антона считался видом обычного студента. В толпе студентов он видел себе подобных: вялых, усталых, еле бредущих по ступенькам, с мешками под глазами. Казалось, этим молодым людям наплевать на других. Так всё и было. В этом вузе не было зависти, не было тоски, грусти, радости, злости, неблагодарности. Казалось, по описанию, это идеально место. Но какой ценой добились этой идеальности.

Восемь дней спустя он зашёл в кабинет ректора. Тот поздравил его с успешной сдачей сессии и дал ему стакан, наполненный прозрачной жидкостью.

- Что это? – с опаской спросил Антон.

- Как что? Противоядие. Я же вам обещал.

Антон залпом выпил стакан.

- По вкусу напоминает обычную воду, – сказал он, ставя стакан на стол.

Ректор засмеялся.

- Это и есть обычная вода. Только из-под крана. Некипяченая.

Антон задержал дыхание.

- Вы что, – начал ректор, – действительно думаете, что мы ввели в ваше тело мышьяк? Вы глубоко не любите нас. Мы же не звери. Одной из наших основных забот является здоровье наших студентов.

Антон ничего не нашёлся сказать. А если бы и нашёлся, то не сказал. Слова застряли бы в горле. Он стоял истуканом минуту, потом быстро выбежал из кабинета.

3 курс.

Осенью (Антон уже не помнит точно, когда это случилось), он получил тройку по физике. Честно говоря, это была абсолютно не его вина. Физик, шестидесятилетний алкоголик, задал им тест абсолютно не по тому параграфу. А когда студенты сказали ему об этом, он заорал с такой силой, что все заткнулись и принялись писать. Антон уже не боялся. Они ничего не смогут сделать, потому что сделать больше нечего.

     На третьей паре его выхватили из кабинета трое качков. Которые, очевидно, убили его кота. Антон что-то пытался спросить их, но они молчали, словно скалы. Когда они вели его, повсюду слышались крики и вой студентов. Ведь Антон не один получил эту тройку, а почти весь класс. Многие в коридоре смотрели на него как на преступника, которого ведут на казнь. А что? Антона это не удивляло. Ведь самих смотрящих 20 – 30 минут точно же вели. Почему-то все студенты прихрамывали, многие сидели.

- Они что, в этот раз ноги ломают? – спросил Антон у качков. – А, ну да. Вы же немые.

Один из них со всей силы ударил его в пах. Антон зажмурил глаза от слепящей боли и не открывал их до тех пор, пока его не втащили в кабинет ректора и не бросили на пол.

- Это что же получается, Рамонов? – поинтересовался Игорь Васильевич. – Третья ошибка? На каждом курсе по одной? И вам мало этого? Вам что, совсем не жалко себя?

- Пошёл ты, – просипел Антон

- Выражайся интеллигентно, – велел ректор, – в конце концов, ты наш студент, а наши студенты никогда не сквернословят.

Антон тяжело вздыхал. Он в уме обдумывал всё, что с ним уже произошло.

- Что на этот раз? – поинтересовался он у ректора, не пытаясь подняться с пола. – Убьёте? Даже не дадите доучиться до конца?

- Господи, какие ты ужасы говоришь! – Игорь Васильевич перекрестился. – Нельзя же считать нас такими извергами! Мы просто не хотим, чтобы наши студенты учились «взятками», а всё делали хорошо. Все студенты – лентяи.

- Да, особенно после того, как спят три часа в сутки, – вырвалось у Антона, – а в остальное время учат и учат, чтобы угодить своему ректору.

- Вот именно! – всплеснул руками Игорь Васильевич. – Чтобы мне угодить и себе помочь! А раз ты не хочешь помочь ни мне, ни себе, мы немного ухудшим твоё наказание.

Скоро Антон понял, почему все люди в коридоре хромали и старались вообще не ходить. Доска, на нижнюю сторону которой вбиты блестящие гвозди, стояла около стены. По ней и предстояло пройти Антону.

- Нет, – замотал головой Антон, – хоть режь, а я не пойду!

Ректор тут же выхватил нож и разрезал у него на руке кожу. Антон заорал, но ректор тут же закрыл ему рот рукой.

- Иди, – сказал он, – иначе я буду резать дальше. Как ты и хотел.

Антон, словно йог, вступил на острые гвозди и тут же заорал. Тонкие гвозди впились в кожу и мгновенно начали кровоточить. Антон чувствовал, как медленно опускается вниз, и как гвозди проникают в его тело миллиметр за миллиметром. От боли он начал прыгать, от чего становилось сто крат больней. Он медленно ступил следующий шаг. Оставалось пройти ещё немного.

- Иди, – сказал ректор

Антон чуть не расколол свои зубы от злости. Боль была ужасная, словно тебя протыкают тонкой иглой в только что зажившие раны.

- Я убью тебя, – бормотал Антон. – Убью тебя. Тебе не жить. Совсем не жить.

- Пока я здесь хозяин, – говорил ректор, – иди.

Рамонов ступил ещё раз. Сделав ещё одно героическое усилие, он переступил последний  один шаг и свалился на пол. Вся доска была алой от крови. Антон боялся пошевелить хоть чем-нибудь. Боялся этой адской боли и ещё больше боялся её повторения.

- Ясно тебе, что больше не надо нарушать правила?

Ещё один всплеск боли, словно яркая лампочка, ослепил Антона. Ректор наступил своими грязными ботинками на израненную ступню.

- Больше не надо, – сказал он.

Ещё немного, думал Антон, и я выберусь отсюда. И уйду. И никто меня больше не найдёт.

4 курс.

Декабрь следующего года.

Ноги Антона зажили за эти 15 месяцев. Не зажило только чувство унижения собственного достоинства. Его пытают, как преступников в испанской инквизиции. Его убивают морально и подавляют его волю. И самое страшное то, что он ничего не может сделать. Ничего.

Тогда он зашёл в туалет, чтобы смыть пот с лица и немного успокоиться после очередной контрольной. Учеба как таковая его больше не волновала. Он привык спать три часа в сутки и делать всё, чтобы не получить плохую оценку. Теперь его главной целью был не красный диплом и блестящие перспективы, а элементарное желание выжить за эти оставшиеся полтора года. Антон умыл голову и посмотрел в окно. На подоконнике стояла бутылка пива. Почти полная. Антону 22 года, но он ни разу в жизни ещё не пробовал спиртного. Антон вдруг заметил, что не может оторвать глаз от бутылки. Мало того, он не может отсюда уйти. Это так завораживало.

Наверняка её здесь забыл физик, иначе бы этого ученика тут же исключили. Рука сама потянулась к бутылке. Она была как наркотик. Как что-то долгие годы запретное. Антон уже не помнил себя. Он схватил бутылку и залпом осушил половину. Ничего вкуснее в своей жизни он до того момента не пил.

- Нехорошо, Антон, – произнёс ректор, заходя в туалет, – не выдержал ты испытания.

Антон обезумел от страха. Бутылка выскользнула из его рук и разбилась. Пиво бурной рекой потекло по кривому полу к ногам ректора.

- И что на этот раз? – произнёс Антон, убеждая себя, что всё будет хорошо.

- Вы знаете, что только три процента наших студентов получают четвёртое наказание? – спросил ректор, облокачиваясь на раковину. – Знаете?

- Нет.

- Теперь знаете. Я возлагал на вас большие надежды! Конечно, знал, что может быть и первая, и вторая ошибка, но чтобы четвёртая.

- Вы специально поставили здесь бутылку! – взвизгнул Антон. – Чтобы меня проверить!

- Но не именно же тебя! Мы просто провели экзамен и поставили здесь бутылку, чтобы проверить одного из наших студентов. Вот ты и им оказался. Не удержался, Антон.

- Мразь!

- Четвёртое наказание – предпоследнее, – осведомился ректор, – пятого не будет. После пятого мы исключим тебя.

- Я отличник.

- А работы проверяем мы, так что это последний раз.

Ректор вышел из туалета, разбрызгав пиво по закопчённым стенкам. Антон долго сидеть не стал – ведь скоро следующая пара – и быстро соскочил с подоконника.

Придя, домой, он не узнал свою квартиру. Стена была в ней разрушена, всё перевёрнуто и уничтожено. Его посуда разбита, его книги сожжены в ванне, его единственные деньги порваны. Антон сел на проломленный диван и заплакал. Первый раз с совершеннолетия он плакал.

5 курс.

Антон так долго ждал этого дня. Последнего дня, когда ему выдадут красный диплом. Этого дня он ждал пять лет и больше ждать, не намерен. Он возьмёт диплом и уйдёт. И больше никогда не переступит порог этого здания.

- Ну, молодец! – воскликнул ректор, протягивая ему диплом. – Что я могу сказать! Молодец!

- Вы это всем говорите? – прошипел Антон

- Да. Всем. Ты же не исключение, чтобы тебе не говорить.

Антон кивнул. Да, он не исключение. Его не сбила машина, так же, как Никиту (царство ему небесное) и он не инвалид. Он сумел восстановить свою квартиру, сейчас она лучше, чем прежде. И работа у него денежная и его туда уже приняли.

Антон вышел из кабинета. Секретарша с кем-то  болтала по телефону, а на стульях сидели четверо новичков. Такие же самодовольные дураки, как и он сам.

5 лет назад он так и сидел.

- Слышь, парень, – обратилась к нему одна, ещё не ставшая студенткой, девушка, – как жизнь-то там? В институте?

Антон замер на лице с улыбкой. В нём шла борьба совести и собственного инстинкта самосохранения. Что ей сказать?

- Ты, правда хочешь знать? – поинтересовался Антон.

- Конечно, хочу! – весело кивнула девчонка.

- Главное – держи язык за зубами, – произнёс Антон и отправился домой.

                                                                     Даник Frost,   20 – 25 июля 2006 года.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Я ничего не помню.

(рассказ)

 

1

 

Темнота….

Только мелкие вспышки света в этом тёмном небе, словно удары тока, заставляли его возвращаться туда, откуда он пришёл. Может, он и не хотел больше возвращаться, но его ударяли разрядами – его тело подпрыгивало, извиваясь. Обходившись без воздуха всё это время, ему вдруг понадобился воздух, который он стал судорожно глотать пересохшим ртом. Но по-прежнему была темнота, лишь через минуту, когда вновь поток боли разрядил его сознание, он стал видеть сквозь всю эту плёнку свет. Сопли мешались со слезами, покрывали лицо какой-то слизью, из глаз текла какая-то жидкость темного цвета, которая попадала в рот и по атрофированному языку стекала в горло. Она напоминала гной. Слышались какие-то обрывки фраз, кусочки приказаний врачей, но их смысл понимался только потом, спустя минуты и даже часы. Этот кошмар продолжался очень, очень долго – может быть, целые дни. Ему было все равно, вернут его обратно, или нет – уже всё равно.

……Пульс нитевидный, дыхание пошло…

…. Может быть, ещё добавить пару ….

…. Нет, не стоит. Не забывайте, он ещё ребёнок…. Должен сам отойти от своих снов.

Он плавал в море. Здесь было хорошо, спокойно, тихо. Никто ни на кого не кричал, никто не ругался. Тишина, спокойствие, а самое главное – невесомость. Здесь ты почти ничего не весишь, потому что твоя душа бесплотна, она невесома. Море было ярко-голубого цвета, а когда на него падало солнце, оно становилось лазоревым. Он плавал здесь, без одежды, голый, не чувствуя ни боли, ни страха. Ему больше не требовался кислород. В мгновение ока этот воздух, глотком которого он раньше так дорожил, стал самой большой чушью в этом мире.

Он плыл. Всё время находясь под водой, он даже не стремился выбраться на поверхность воды. Здесь было хорошо, а проверять, что наверху – зачем? Вот он, перед ним, океан. Здесь нет боли, вывернутых рук, здесь глаза у тебя не закрыты кровавой коркой, а кожа не трескается с диким звуком, который режет барабанные перепонки до крови. До тебя уже не долетают крики врачей в реанимации. Твое сознание здесь не извивается, словно краска на картине экспрессиониста, а дышать … Воздух. Опять этот воздух. Да это же чушь, от которой нет спасения. Она бессмысленна, годится лишь для тех, кто не в этом океане. Кто дышит им, кто его поглощает – глупцы.

Но внезапно у него возникло дикое желание подняться на поверхность. Их всех человеческих чувств у него осталось только это, только одно – но очень опасное чувство. Узнать то, что тебе не положено. Поистине, из-за любопытства многие заканчивали свою жизнь не по своему желанию. Это роковое чувство и по сей день течёт вместе с кровью по жилам каждого человека. Даже он, перестав быть человеком, перестав иметь кровь в своих венах, которые тоже исчезли, почувствовал любопытство – а что там, что наверху?

Оттолкнувшись ногами от невидимой опоры, он взлетел к поверхности воды, и спустя мгновение его голова оказалась на поверхности.

Тут на его голову упала струя чего-то липкого и безвкусного. Она закрыла ему глаза, и в тот же миг та часть тела, что была над водой, опять начала стонать от боли. Возвратились все те чувства, все те ощущения, что были до погружения в море, в океан. Вода снимала всё напряжение нижней части, а вот верхняя умирала. Убрав с глаз это липкое вещество, эту жидкость, он увидел какие-то фрагменты тел – руки, ноги, головы, полуразрубленные червивые черепа – которые висели на ниточках прямо перед ним. Тут же его голова почувствовала, как по нему кто-то ползёт. Замахав руками, не смея закричать, он стряхнул с себя это создание, что оказалось разложившимся трупом жирного паука, который своими растрескавшимися жвалами хотел вонзиться в тело юноши.

…….. он возвращается. Мы можем вытащить его. Давайте, давайте быстрее ток!....

…. Может, зря? ………

……. Я кому сказал - разряд живо!.........

Его окружающий мир стал меняться. Везде, вся поверхность воды теперь была в сгнивших яблоках, яйцах, овощах. Его тут же потянуло вырвать, но как только он захотел это сделать, тут же ему на голову высыпалось что-то отвратительное, липкое – рыбьи глаза, которые вытекали прямо на его голову. Как он ещё не закричал, неизвестно. Он умудрялся держать себя в таком взводе, в такой напряженности, и в то же время сохранять тишину.

…. Разряд….

Его тело подпрыгнуло на реанимационном столе. Его душа взвыла от боли, хотя раньше она никогда не чувствовала боль. Ему нужно было или совсем выбраться на поверхность, ил и уйти обратно в этот океан. Но этот кошмар, этот ужас, это …. Он не может жить здесь, среди этой вони, этого смрада. Он хочет вниз, под воду, глубоко-глубоко – так, чтобы его не видел никто, чтобы он не видел никого. Он хочет этого спокойствия, этой душевной теплоты.

Снова в его слабое тело ударил ток. Душа получила новую порцию тупой, но очень неприятной боли. Ему показалось, что невидимый крюк схватил его за шиворот и вытаскивает из моря, из океана. Вытаскивает на эту ужасающую, несправедливую поверхность, где только вонь и только страх.

Он хотел закричать, что он не хочет, что ему не надо это … Но неумолимо он поднимался вверх, и вот уже его пояс не касается воды, его член тоже не в воде, а скоро колени, скоро и щиколотка, скоро и ступни! Нет, ему не нужен был этот мир. Океан – вот, что ему надо. Стихия. Он начал раскачиваться, пытаясь сброситься с крючка.

… Чёрт, мы его теряем! Он уходит….

…. Почему? Почему он уходит? …

…. Я не знаю! Показатели в норме, но пульс уменьшается, и он …..

Ему надоело. Сойти, сойти с этой невидимой ниточки, прыгнуть в воду – и всё. Перестать чувствовать этот смрад, который он раньше считал прекрасной жизнью. Всё! Всё! Ему надоело. В воду! В воду!

….. Нет, по-моему, он уже всё ….

….. Нет, я ему не дам этого сделать….

…… Тут уже всё, пульс затухает, мы не  ….

Такой сильный разряд боли он за свою небольшую жизнь ещё не чувствовал! Его словно распилили на три части. Одна часть оставалась на поверхности, другая была под водой, а третья открыла глаза в реанимации и стала захлёбываться собственной кровью, льющейся из горла. Дикая, мученическая боль разорвала его, словно бумагу, на три части.

…. Вот он, вот он! Немедленно откачивайте!!! Немедленно!!! ………

Боже мой, уже плевать. Плевать, где он хотел остаться, что он хотел сделать – лишь бы это невыносимое чувство остановилось. Находиться в трёх местах одновременно, и везде чувствовать, везде слышать, везде осознавать – нет, больше не могу!!! Чёрт, либо вытащите, либо бросьте, либо оставьте! Но что-нибудь одно!!!

Он задыхался. Мгновенно вода, в которую ещё были погружены ноги, начала холодеть. За секунды она превратилась в ледяную прорубь, из которой он выдернул ноги. Вдруг произошёл рывок вверх, и он взмыл в воздух, куда-то в темноту, на поверхность. Тут же все ужасы исчезли, стало тихо, даже по-своему тепло. Он уже начал осознавать себя в реанимации процентов на сорок, сознание начало возвращаться, и жизнь снова начала литься внутри него в красках. Он даже пошевелил пальцем, правда сделал это невероятными усилиями. Вторая часть его сознания, что была в воде, уже поднялась и исчезла, третья затухала, становясь чем-то невидимым. Она соединялась с телом, возвращалась в него, давая ему полнейшую жизнь и полнейшую свободу.

Но в этот момент его кусок мозга кто-то схватил и сжал крепкими руками. Он заорал от боли с такой силой, что чуть не полопались от напряжения голосовые связки. Крепкие руки с такой силой сдавили мозг, что из него потекла жидкость.

Он терялся. Пропадал в забытье, хотя должен был оставаться в сознании. Его не отпускали из того мира, откуда никто, никто не должен выходить живым. Или он должен что-то отдать, чтобы вернуться обратно.

Всё равно, можешь забирать всё, что хочешь!

Он уже мог говорить «я». Потому что был человеком. Но некие руки вовсе не требовали его согласия. Они что-то вырвали из его сознания, и мгновенно всё погрузилось во мрак. Отключилось с такой быстротой, словно в мозгу села батарейка, работавшая больше пятнадцати лет.

Тишина.

Он лежал на столе, весь залитый кровью, слабо дышавший, но – живой. Чувствующий, что происходит в этом мире. Ощущающий его. Врачи смотрели на него, как на самое натуральное чудо.

- Ну и денёк, - слабо улыбнулся один из них, которому ассистентка вытирала пот со лба ваткой. – Он вернулся к жизни.

- Вы сделали невозможное, - сказал кто-то из помощников.

- Подожди, - предостерёг его доктор. – Он сам мог вернуться к нам. Обычно те, кого насильно забирают оттуда, теряют что-нибудь. Надеюсь, он ничего не потерял.

Глупая самонадеянность.

 

2

Артём слабо открыл глаза, немного вздохнул, и понял, что лежит в палате, на белоснежной больничной койке. Руки у него перебинтованы, сам он мало что ощущает, но в целом он видит, он слышит, он дышит – значит, живой. Значит, всё прошло хорошо.

Только вот неуютно было здесь. Не потому что руки и ноги в бинтах, не потому что его тело ныло от постоянного лежания. Какая-то внутренняя пустота была, которую никак не заполнить.

- Эй, - тихо прошептал Артём, чувствуя, что у него трещит всё, кроме головы. – Эй, меня кто-нибудь слышит?

Голос, которым не говорили долгое время, атрофировался. Вместе него вырвалось шипение, среди которых еле различались слова.

Распахнулась дверь палаты, и на пороге оказался коротко подстриженный, бородатый доктор в белом халате. Стоило ему взглянуть на открытые глаза Артёма, и он понял, кто самый счастливый человеку на свете.

- А, вот и ты! – радостно вбежал он в палату, расточая неумолимую улыбку. – Наконец-то! Боже, слава богу!

Доктор сел рядом с его кроватью на специальный стул. Как только Артём глянул на стул, он понял, что на нём сидел не только один доктор.

Они секунд пятнадцать смотрели друг другу в глаза. Просто смотрели, улыбались, что-то говорили. Артём ничего не понимал из того, что выражали глаза доктора – там всё затопила полнейшая, абсолютнейшая радость.

- Ну что? – выжидательно спросил доктор. – Как ты?

Артём хотел что-то сказать, но очень долго вспоминал, что такое слова, и что нужно делать, чтобы из глотки опять не вырвалось шипение.

- Если не хочешь говорить, пока не говори! – замахал руками доктор. – Лучше отдохни, просто отдохни. Тебе нужен отдых, и ничего более.

Артём вдруг моргнул глазами – он сделал это с таким чувством, что для него это было впервые. Впервые моргать глазами. Он ведь раньше моргал, как так получается, что он моргает впервые? Или не моргал? Или он … подождите, подождите …

- Ты у нас молодец просто! – воскликнул доктор, аккуратно трогая его загипсованную руку. – Такие случаи чрезвычайно редки, в моей сорокалетней практике ты лишь четвёртый!

- Подождите, - на удивление твёрдо и чётко сказал Артём.

И замолк. Доктор был готов терпеливо ждать – ради такого пациента, которого он вернул буквально с того света, можно было и подождать.

- А кто вы? – тихо прошептал Артём.

Тут же ему вспомнилось боль. Та боль от сжимания его мозгов, те руки, что делали это. Он вспомнил, что из его сознания что-то вырвали, и внутри всё погрузилось в темноту, которой раньше никогда не было. Доктор смотрел на него с постепенно потухающей улыбкой, словно понимая, что сейчас чувствует его пациент.

- Постой-ка, - взволнованным голосом сказал он. – Ты … ты … не помнишь, кто я?

Артём, на удивление самому себе, резко мотнул головой в сторону и крепко пожалел об этом. Шея болела невыносимо.

- Ты же смотрел мне прямо в глаза, - сказал доктор. – Ты же разговаривал со мной тогда. Просил меня помочь, потому что ты упал с окна! Ты был в полнейшем сознании.

- Не помню, - коротко ответил Артём.

Врач затаил дыхание. Потом вдруг приложил свои пальцы к виску Артёма, и тот поморщился от боли. Боль была немного притуплена, но и такая боль доставляла ему много неприятностей.

- Послушай меня, Артём. – Врач смотрел ему прямо в глаза, и мальчику это не совсем нравилось. – Ты можешь сказать мне одну вещь?

Артём долго вспоминал значение слов «одну вещь», пока, наконец, не вспомнил.

- Что … что вы хотели? – спросил он, слабо ворочая языком.

- Ты помнишь, что-нибудь? – тихо спросил доктор. – Вообще хоть что-нибудь?

Артём напрягся. Тут же мозг стал выдавать сотни разных образов, мыслей, обрывков, которые никак не могли быть единым целым. Внимательно пересмотрев всё то, что пылало в его мозгу, Артём вздохнул, и сказал:

- Да, я помню.

Рука доктора, что держала гипс мальчика, дрогнула.

- Ты можешь назвать свой возраст?

Артём нахмурился. Нет, он прекрасно знал, сколько ему лет, но ему стало не по себе от того, что он уже такой взрослый.

- Мне пятнадцать лет, - уверенно сказал он слабым голосом.

- Хорошо, - похоже, доктор облегчённо вздохнул и вновь улыбнулся. – Ты помнишь номер школы, в которой ты учишься?

Артём снова напрягся. Бессистемная  яма, в которой роились целые кипы информации, начала выбрасывать всё новые и новые данные. Тут же в мозгу Артёма начали всплывать формулы по алгебре, история, тригонометрия, педагогика – в общем, все школьные предметы, которые он более-менее знал. Он словно по новой открывал свои тайники памяти, не смея поверить, что он когда-либо знал. Артём был новым человеком в своём сознании, где был огромный архив. И в нём были десятки, тысячи десятков разных томов, в которых был написан номер школы, в которой он учится.

- Ну? – поторопил доктор, боясь самого худшего. – Можешь вспомнить?

- Сорок девятая, - ответил Артём пополам наугад, пополам уверенно.

Доктор улыбнулся и вздохнул, на этот раз куда облегчённее.

- А можешь сказать, что-нибудь сам? – попросил его эскулап. – Что-нибудь такое, что бы говорило о тебе.

- Мои воспоминания? – прошептал Артём.

- Да, точно, - отозвался доктор. – Твои воспоминания. Любые. Всё, что угодно. Только говори их, вспоминай их. Ты должен мне рассказать что-нибудь о себе.

Артём снова начал рыть архив. Он был чем-то несущественным, чем-то слабым, невзрачным. Как только мальчику дали самостоятельность, он мгновенно оказался беспомощным в груде этой информации. Его брожение стало бесцельным.

- Совсем ничего не можешь сам, да? – точно угадал его чувства доктор.

Артём быстро закивал головой, желая это подтвердить.

- Да ты не тряси-то так быстро, - улыбнулся доктор. – Всё само будет.

Вспышка света озарила его сознания. Артём перевернул первый ящик в своем архиве и всыпал его на пол.

- У меня был синий велосипед, на котором я катаюсь до сих пор, - начал говорит он без всякой интонации. – У меня есть тетрадь с изображением Бентли, потому что Бентли – мой любимый автомобиль. У меня в комнате личный телевизор, который я редко включаю, потому что загружен уроками. Каждый день у меня шесть уроков, иногда они идут парами, и я вынужден сидеть в школе до пяти вечера. Я не гуляю, люблю посидеть с книгой. Сейчас я читаю «Граф Монтекристо», который написал Александр Дюма. У меня в комнате живёт попугай Снапик, которого я очень люблю, и …

Артём остановился, почувствовав, как в горле образуется какой-то едкий комок. Доктор, словно отец, заботливо посмотрел на него.

- С тобой что-то случилось? – тихо спросил он. – Ты вспомнил что-то нехорошее, да?

- Я занимался чем-то непристойным, - сказал он, словно совершал великий грех. – Чем-то …. Плохим. Очень плохим.

- Когда это было?

- Я не помню. Это было в ванной, и это как-то связано с моими руками и с моим …

Доктор тут же закивал головой, прекрасно понимая, что имеет в виду юноша. Артёму стало очень стыдно за выданную им информацию, но всё назад уже не возвратишь.

- Ну что же, молодец, - отозвался доктор, гладя его руку. – Только ты мне не сказал одних важных вещей.

- Каких? – так резко и неожиданно спросил Артём, что доктор испугался.

- Ты не назвал мне воспоминание, связанное хотя бы с одним человеком, - сказал доктор как можно осмотрительней. – Ты помнишь кого-нибудь из людей?

Артём напрягся. В мгновение ока тот человечек, что живёт у него в сознании, начал переворачивать всё вокруг, стремясь найти то, что ему нужно. Мигом замелькали, цифры, числа, картины, образы, комнаты, нарисованные детской рукой – везде был Артём, но не6 было ни одного человека. Он не мог вспомнить, кто его мать, кто отец, кто друзья, и есть ли они вообще. Этого не было в его архивах, полки с названием «родители» были пусты, а внутри не оказывалось ничего, что могло бы ему помочь. Руки Артёма сжались сами собой, а сам он напрягся. Доктор тут же погладил его по голове, пытаясь успокоить, но ничего не получилось – мальчик стал нервничать ещё больше.

- Так, тихо, тихо, - тут же забормотал доктор, трогая его лоб. 

Артём вдруг начал стонать, словно находясь на грани нервного срыва. Его руки начали дёргаться, язык заплетаться сам собой, а внутри всё начало гореть, причём, с очень большой силой. Он начал тихо плакать, сам не замечая этого. Человечек внутри сознания переворачивал всех архивы, пересматривал всё вокруг, но везде там было пусто – никого, кроме Артёма и его попугая, не было из живых существ.

Доктор вскочил со стула, подошёл к Артёму и нажал двумя пальцами на какую-то точку у него на шее. Мгновенно все напряжение Артёма словно выдернули из розетки, и оно потеряло силу. Он раскрыл глаза с длинными ресницами и посмотрел на доктора, который заботливо глядел на его лицо.

- Ты чего? – спросил доктор.

- Я не помню, - прошептал Артём. – Я никого, никого не помню, понимаете? Абсолютно НИКОГО не помню.

 

 

3

Спустя месяц.

Почти лето. Май на дворе, хочется уже всё бросить, и убежать куда-то в никуда, оставить все эти тупые уроки и отдыхать, отдыхать, отдыхать! Так казалось почти всем ученикам этой школы. Почти. Так не казалось двоечникам, которые остаются на всё лето в школе, и так не казалось Артёму, который в этот день возвращался в школу из больницы.

За все эти тридцать дней он не вспомнил ни одного человека. Никого вообще. Он заново знакомился с матерью, которая вылила столько слёз за это время, что можно было океан составить. Он заново знакомился с отцом, которого чуть не уволили с работы за то, что он заснул прямо на рабочем месте. Но когда он объяснил боссу, что случилось с его сыном, и что он сутки напролёт сидит вместе с женой перед его кроватью, босс сам извинился и отпустил его домой. Он заново знакомился с братом, что обожал его до бесконечности. Ни один человек так и не вспомнился ему, он со всеми знакомился заново. Доктор разводил руками – феномен его мозга так до сих пор и не раскрыт. Сознание вырезало всех людей, что были в нём запечатлены, и отключило функцию узнавания других. Артём уже привык к этому. Но сейчас он идёт в школу, где могут быть его друзья. Его враги. Его учителя. Его недоброжелатели. Все эти люди могут быть перед ним, могут смотреть на него искоса и следить за ним. Но он их не помнит. Ни учителей, ни друзей. Так же, как и не знает, есть ли они вообще.

Артём провел в школе три часа, дожил до третьего урока, и понял, что это кошмар в его жизни, который не прекратится никогда. Он впервые видел столько людей, столько лиц, которые тыкали в него пальцем, шептались за его спиной. Многие знали его, здоровались с ним. Мальчики пожимали руки, девочки целовали в щёку. Артёму становилось трудно дышать от всего этого ужаса, от постоянно напряжённости, от вечного шума. Он не знал никого из этих людей, они же наоборот, говорили ему много подробностей его жизни. Он не говорил ни слова, только тупо кивал и улыбался, и хотел, чтобы этот кошмарный день кончился.

На четвертой перемене, пробираясь сквозь толпу, он отошёл в угол, прислонился к стене и закрыл глаза. Стал дышать и наслаждаться воздухом, по большей части только ради того, чтобы немного успокоиться. Глаза были закрыты. Но даже сквозь веки он видел, как на него смотрели люди и считали его сумасшедшим.

Вспышка.

Артём мгновенно открыл глаза, ослепшие от этой вспышки, и уставился вперёд, в толпу, которая спускалась по лестнице.

По ступеням спускались чьи-то ноги. Медленно, аккуратно, не спеша. Артём поднимал выше изумлённые глаза, с каждым сантиметром понимая, что эта одежда ему знакома. Постепенно добравшись до лица, Артём понял, что знает этого человека. Он видел его раньше. Этот парень его возраста, у которого на голове аккуратно лежать светло-русые волосы, парочка из которых торчит вверх. Этот парень что-то смотрит по своему дневнику, и совершенно не видит, куда идёт.

Артём замер, пытаясь собраться с мыслями, которые разлетелись в разные стороны. Парень не замечал его, и, наверное, правильно. Артём стоял, раскрыв рот, и впился в него своими глазами. 

Это единственный человек, которого он помнит. Ни имени, ни фамилии, ни класса – только лицо. Это лицо он знает, и знает очень долго.

- Я, наверное, с ума схожу, - прошептал Артём, глядя, как парень поворачивает направо и заходит в коридор. – Чёрт, я его знаю! Я знаю его, хотя не знаю родную мать!

Но знает ли он его? Если знает, то может рассказать, почему они ….

Артём поддался секундному желанию. Не в силах больше себя сдержать, мальчик бросился к светловолосому юноше и схватил его за плечо. Тот остановился и медленно повернул голову. На его лице не было улыбки и даже намёка на неё.

Только когда Артём схватил его, до него дошло, что тон ничего не может ему сказать. Так они стояли секунд семь, пока, наконец, неизвестный с лёгким недоумением не сказал:

- Тебе чего?

Артём начал задыхаться, смотря бешеными глазами на парня. Каждая линия этого лица ему знакома. Каждая, абсолютно каждая. Глаза, нос, рот – всё абсолютно. Но кто он такой? Кто он такой, … твою мать!

- Я помню тебя, - прошептал Артём, облизывая пересохшие губы.

На лице светловолосого появилось недоумённое выражение лица.

- И что? – задал вполне естественный вопрос он.

Но мозг Артёма воспринял его как попытку скрыться от правды.

- Ты знаешь меня? – поинтересовался Артём. – Знаешь, кто я?

- Тебя уже вся школа знает, - усмехнулся мальчик.

- Нет, ты должен был знать меня раньше, - прорычал Артём, чувствуя, что ни за что не упустит эту возможность вспомнить всё. – Ты единственный человек, которого я узнаю.

Светловолосый пожал плечами, словно не понимая, что к чему.

Артём сдавил его плечо с такой силой, что вены набухли на руке.

- Пожалуйста, - прошептал Артём таким тоном, которым читают молитву. – Прошу тебя, пожалуйста. – Он приблизился к его лицу так, что их носы касались друг друга. – Если ты знаешь меня, знал раньше, скажи мне об этом. Я больше не могу так жить.

Светловолосый замер, в его глазах отразилось какое-то недоумение, нежели страх. Правда, через секунду, не выдержав налившихся кровью глаз Артёма, он вырвал своё плечо у него из руки и спустился на три ступени вниз, двигаясь вперёд спиной. Артём замер  с таким видом, будто сейчас заплачет. Его лицо стало напоминать лицо младенца, у которого забрали конфету.

- Извини, но я не знаю тебя, - прошептал светловолосый, стараясь улыбаться. – Ты мне не знаком.

Артём показалось, что гром грянул с неба и повыбивал оконные стёкла на всех четырёх этажах школы. Мальчик не стал стоять перед полусъехавшим подростком и побежал на свой урок.

Прозвенел звонок. В ушах Артёма он отдавался гулким эхом, которое постепенно затухало. Впервые за месяц этого кошмара у него появилась ниточка вернуться обратно. Вернуть себе всю память. Только сейчас эта ниточка решила подраться, оставив его одного на грязной лестнице со слезами на лице.

 

4

Прошел день. Ровно двадцать четыре часа с того момента, как Артём увидел того светловолосого парня. Весь этот день Артём старался не выходит из класса – просто сидел за партой, читал учебник, не разбирая ни единого слова, и всё время старался вспомнить – вспомнить всеми силами этого парня. Отчего он кажется ему знакомым? Откуда он его знает? Каждый раз его попытки вспомнить заканчивались ударом по столу, от которого кулак болел неимоверной силой.

На четвёртой перемене Артём лежал на полу в столовой, точнее, сидел, закрыв лицо руками. Ученики проходили мимо него, не обращая на юношу никакого внимания. Они его знали, знали его проблемы, потому старались с ним не говорить, считая, что он сам всё сделает. Лишь один одноклассник отважился завязать с ним беседу. Паша, Павел. Артём даже на подсознательном уровне его не помнил, но тот убедил его, что они были хорошими друзьями, коих у Артёма было не так много. Вот и сейчас, когда Артём сидит на полу в столовой, закрыв лицо руками, рядом с ним сел этот Паша, который постучал своими пальцами по его голове.

- Что? – всполошился Артём, но когда увидел Павла, успокоился. – Чего тебе?

- Просто пришёл, - беззаботно сказал Паша. – Ты вечно один, один.

- А как бы ты вёл себя на моём месте? – огрызнулся Артём.

- Не знаю, - пожал тот плечами. – Ну, то наверное неприятно, когда ни хрена не помнишь?

- Ещё как, - буркнул Артём. – Искренне желаю тебе не переживать этот кошмар.

Паша, как уже заметил Артём за один день, был очень легковерным человеком. Он свободно общался, получил двойку по контрольной, и даже не расстроился. К жизни вообще относился с юмором, которого Артёму так не доставало. Один раз Паша даже вызвал у него улыбку, которая хоть на чуть-чуть скрыла проблему от своего хозяина. Артём не знал, доверял ли он ему секреты разного характера, но раз Паша подошёл к нему, они и вправду, видать, были друзьями. Иначе, какая выгода ему это делать?

- Паш, - прошептал Артём, вытирая со своего лица несуществующую воду. – Мы с тобой были друзьями, да?

- Ну, по крайней мере, ты со мной общался больше всех, - улыбнулся он.

Артём кивнул. Да, похоже на то.

- А я тебе много рассказывал о себе? – поинтересовался Артём.

- О себе? Ни хрена, - улыбчиво сказал тот. – Я сам всё узнавал.

Артём скосил глаза, глядя на шутника, а тот рассмеялся чистым звонким смехом.

- Да ладно тебе, успокойся! – засмеялся Паша, ероша его волосы. – Всё пучком, вроде бы говорил мне про свою порнографию под матрасом, и ничего с тобой не случилось.

- Я не о том, - улыбнулся Артём, и ему вдруг на душе стало легче. – Скажи, а я говорил тебе о своих друзьях, с которыми ты не был знаком?

- Чего? – так быстро ответил Павел.

- Ну … я говорил тебе о своих друзьях, которых …

- Ладно, я понял. Вроде нет. А что, тебе кого-то надо найти? Или ты кого-то вспомнил?

Артём замялся. Даже проведя с матерью месяц, он так и не вспомнил её и не доверял ей многие свои секреты, которые потом всплыли в его сознании. А вот сейчас он хочет сказать Паше то, что касалось лично его. Странно, но Артём почему-то очень сильно стал доверять Павлу, несмотря на то, что знает его меньше семи часов.

- Я вчера вспомнил одного человека, - сказал Артём, глядя а то, как какая-то девочка ест за столом. – Он сказал, что не знает меня, но я помню его.

- А, ну хорошо, - улыбнулся Павел, даже не придав этому значения.

- Паша, ты не понял. Я вспомнил его.

- Ну, а я тут при чём?

- Ты что, пришёл поиздеваться? – рявкнул Артём, смотря на него с необъяснимой яростью. – Я помню человека!!! Единственного человека! Я не вспомнил мать, отца, брата, друзей, зато я вспомнил абсолютно неизвестного мне парня, который меня даже не знает!!!

- Кого? – насторожился Артём.

В этот момент в столовую так удачно зашёл тот светловолосый парень, что шёл в обнимку с какой-то девушкой.

- Вон. – Артём без стеснения вытянул вперёд руку и указал на него пальцем. – Это он. Я его знаю.

Паша присмотрелся к нему, чуть сощурив глаза. Парень ничего не замечал, был немного хмур, и кажется, даже не слышал того, что говорила ему без конца тараторившая девочка.

- Ты его узнал? – удивился Паша.

- А ты?

- Ты с ним никогда не пересекался, - пожал плечами Павел, одновременно качая головой в разные стороны. – Ни каким боком. Я бы знал, если бы ты даже пожал ему руку.

- То есть он меня не знает? – на всякий случай спросил Артём.

- Откуда? Он из параллельного класса, с которым наши вообще не дружат. Не потому что там ссорятся или …. Ну просто не дружат.

- Но я его помню! – уверенно сказал Артём. – Просто помню. Я знаю его лицо, его глаза, его волосы, его черты лица, словно я их очень долго рассматривал и изучал. Я …

Он вдруг заметил, как Паша довольно двусмысленно смотрит на него.

- Чего такое?

- Тёма, у тебя там ориентация с этой потерей памяти не изменилась!

Артём вздохнул и уставился в пол. Ему начинали надоедать шутки Паши.

- Нет, не изменилась, - держа себя в руках, сказал он. – Я отлично помню, что не был гомосексуалистом. И не надо над этим шутить.

- Хорошо, я молчу! – расставил перед собой ладони паша. – Больше никаких вопросов, будь уверен!

- Значит, ты его не знаешь?

Паша покачал головой.

- Только я знаю его, - прошептал Артём, глядя, как этот парень трогает задницу своей подруги рукой.

Артём пожалел, что тогда спрыгнул с крыши. Он бы всё отдал, лишь бы узнать, откуда ему известен этот человек.

 

5

Мама Артёма вошла к нему в комнату, когда он делал уборку у себя в компьютерном столе. Её сын сначала вывернул все ящики, в которых были сотни записных книжек, дисков, и прочего молодёжного хлама, а потом сел на колени перед всем этим мусором и просто смотрел. Она понимала, что ребёнку тяжело, вдобавок, эти проблемы мешаются с его переходным возрастом, который и так проходил сложно. Но нужно было сказать этому мальчику, который словно перестал ей быть сыном, одну вещь.

Артём услышал чьи-то шаги и обернулся. На пороге стояла мать, на которой не было лица – одно сплошное горе.

- Привет, - слабо улыбнулся он, понимая, что эта улыбка не доставит ей ничего веселого. – Ты что-то хотела?

- Артёмочка, - ласково сказала она, пытаясь управлять своим голосом.- Мы уезжаем с отцом. Ты бы хотел поехать с нами?

- А куда?

Мать замялась. В душе она надеялась, что сын к этому времени вспомнит всё, но оказалось, что он забыл ещё больше.

- У нас сорок дней, - сквозь горечь в горле сказала она. – Нам нужно ехать в арендованную столовую.

Артём замер. Сорок дней. Кто-то в его семье умер ещё до того, как Артём спрыгнул с крыши, пытаясь покончить жизнь самоубийством. Но кто? Вроде бы на всех фотографиях были только мама, папа, брат и он. А сейчас выясняется, что кто-то умер.

- А кто умер? – довольно тихо спросил Паша. – Кто?

Мать снова замялась, ничего не говоря. Такой ей было говорить очень трудно. Она вообще не знала, как стояла на ногах, когда от её почти одновременно ушли два дорогих ей человека.

- Мам, не стоит сейчас ломаться, -  серьезно сказал Артём. – Просто скажи мне, кто в нашей семье умер.

- Твой дедушка, - прошептала она, не обращая внимания на то, что по её щеке катится слеза. – Мой папа.

- Я его любил?

Мать чуть покачнулась от этих слов, потом увидела абсолютно недоумённое лицо сына, и кивнула. Артём всё понял. Похоже, мать так и не поняла, что он забыл абсолютно ВСЕХ людей, которых знал. Не только их лица, но и чувства к ним.

- Мама, пора понять, что пока этого не исправить, - сказал он, поворачиваясь к матери полностью и прижимая свои колени к груди. – Я ничего не могу вспомнить, ничего не могу услышать, ничего не могу почувствовать, что было раньше. Может, это и пройдёт, может и нет. Но пока не надо попусту рыдать, потому что слезами ты все равно ничего не изменишь.

Мать понимала. Она всё прекрасно понимала, она старалась, чтобы её ребёнок сам решал свою жизнь. Но она всё ещё не могла ужиться с мыслью о том, что она для него – незнакомый человек, к которому он пока никаких чувств не испытывает.

- Мы вернёмся через пару часов, - сказала мама Артёма, смотря на его бардак. – Никуда не уходи, мы скоро будем. Придём, и все вместе поужинаем. Ты отдыхай.

С этими словами она выскочила за дверь комнаты и аккуратно закрыла её за собой. Артём остался наедине с собой.

- Зачем я только сделал это? – прошептал он, глядя на какой-то предмет, лежащий перед ним. – Зачем только делал всё это? Один шаг разрушил всё то, что я создавал годами. Он отнял у меня всё, чем я дорожил. Зачем же я так поступил? Кому я хотел что-либо доказать? Кому? Кому?! Ко…ко…

Он затаил дыхание, видя, наконец, предмет, на который смотрел больше минуты. Когда он говорил свои слова, он не замечал ничего вокруг, только уши работали, глаза отсутствовали. Но это вещь кольнула его словно игла, выдернула из его реальности, и бросился на холодный пол этого мира.

Среди мусора его компьютерного стола лежал пистолет.

Подавшись порыву, Артём тут же схватил тяжёлое оружие и поднёс его к глазам. Он был настоящий. Металлический, блестящий, способный выстрелить и убить любого. Руки Артёма похолодели и стали холоднее рукояти пистолета. Что он собирался сделать с этим оружием?

Как только он задал себе этот вопрос, до Артёма дошло, что вряд ли он ответит сам себе. Если о нём знали родители, они бы его отобрали. А если о нём знает только он, тогда.… Тогда никто ему не скажет, для чего он здесь.

Губы Артёма задрожали, он в исступлении упал на пол, крепко зажав пистолет в руке.

- Что я ещё собирался сделать? – прошептал он. – Кого я хотел убить этим оружием.

Зашелестели тетрадные листки. Артём наткнулся ногой на какую-то пачку листов, что лежала рядом с оружием. Вскочив с пола, он подбежал к ним, схватил, и раскрыл их перед собой. Это были какие-то записи, сделанные его точным, чётким подчерком. Мгновения Артёму хватило понять, что содержали эти записи.

«14/30 – выходит из школы. 14/45 – заходит в подъезд. 14/46 – заходит в квартиру. 14/56 – садится обедать, в одиночку. 15/12 – садится делать уроки. 17/29 – 19/42 – неизвестно. 19/42 – ужинает с отцом.20/34 ….

Артём перевернул титульный лист тетрадки и прочитал на нём только одно слово – «Женя».

По лицу Артёма покатился пот. Память, которой у него не было, напряглась. Он следил за каким-то Женей. Контролировал каждый его шаг, сидя за ….

Тут же в его сознании произошла яркая вспышка, в середине которой он увидел себя, сидящего на крыше, и через бинокль наблюдающего за кем-то в окне напротив. Вспышка была резкой, неожиданной, она врезала в память кусочек, вернув его обратно мозгу.

Ноги Артёма задергались с неимоверной силой. Однако он тут же быстро вскочил и бросился вон из комнаты. Причины поступка были непонятны. Как только Артём выбежал в зал, ноги подкосились, и он рухнул на пол, задев скатерть. Тут же на Артёма повалились все столовые приборы, включая тарелки, вилки, графин с водой и нож. Последний вонзился острием в линолеум, рядом с головой Артёма.

Артём задыхался от воздуха, который его буквально опьянял. 

- Да что же это происходит? – стоная, сказал мальчик. – Что я собирался сделать этим пистолетом? И зачем следил за каждым движением?

Но никто не давал ему ответов. Вместо них на него смотрел пистолет, лежащий в его комнате на полу, и раскрытая тетрадка, помятая его быстро бегущими ногами. Артём обливался потом, напряжение било его  в разные стороны, словно маятник часов. Он больше не мог терпеть его, но оно всё нарастало и нарастало.

Внезапно его осенила мысль, которой он испугался.

От неё он вскочил на ноги и бросился обратно в комнату. Правда, перед порогом он застыл, и спокойным, размеренным шагом вошёл внутрь. Коснувшись пистолета, он крепко сжал его в своей руке, и поднял с пола.

- Я должен уйти, - прошептал Артём. – Чёрт, похоже, я знаю, кого ты хотел убить.

 

6

Он не знал, куда несли его ноги. Нет, он знал, что идёт к Паше домой, но ноги сами знали дорогу и вели его туда. Улицы везде были пустынны. Оно и хорошо. Артём даже не догадался спрятать пистолет куда-нибудь в пакет – так и шёл с ним по улице, не пытаясь скрывать. В его голове стучали молотки и кричали голоса, каждый по разным словам, но интонация у всех была одна – мольба. Они говорили о том, что он делал раньше, кем он раньше был, что же …

Артём бросился бежать, стараясь утонуть в кислороде. Забыться, и ничего не чувствовать – вот, что он хотел от себя и от своей головы.

- Я никого не хотел убивать, - шептал он, не соображая, что переходит на крик. – Я никого не хотел убивать! Я НИКОГО НЕ ХОТЕЛ УБИВАТЬ!

Но всё говорило против этого. Пистолет молча был в его ладони, и он убивал своим молчанием. Артёма колотила дрожь от поступка. Он махал руками, он кричал на углах, его беспамятств мешало с безумием, которое вдруг поселилось в его голове. Если бы его видели хотя бы пара прохожих, они бы обязательно схватили его и сдали либо в милицию, либо в психиатрическую больницу. Но Артёму повезло. Он так до конца и не понял, что в этом плане ему бешено повезло.

Бег кончился только тогда, когда ноги привели его к двери квартиры Паши. Он со всей силы нажал на звонок, и жал, наслаждаясь этим противным звуком до тех пор, пока дверь не растворилась.

Когда Паша увидел на пороге Артёма, ему показалось, что он не в себе. Спутанные волосы, взгляд, глаза с кровью, а в руке оружие, которое он очень крепко держит – всё это заставила Пашу на секунду замереть, не пуская Артёма в квартиру.

- Мне надо с тобой серьёзно поговорить, - прошептал Артём.

Паша не говорил ни слова, тупо смотря на своего друга.

- Того парня, светловолосого – его зовут Женя? – тяжело дыша, спросил Артём.

До Паши не сразу дошёл вопрос. Его больше волновало, что за пару часов стало с его другом – он превратился в сумасшедшего подростка.

- Но …

- ЕГО ЗОВУТ ЖЕНЯ? – заорал Артём, пиная косяк двери.

- Да, - испуганно отозвался Паша, делая шаг вперёд. – Да, его так и зовут! А теперь объясни мне, что …

- Я схожу с ума, - прошептал Артём и внезапно схватил Пашу за шиворот.

Тот попытался вырваться, но ему не удалось это сделать.

- У тебя дома есть родители? – зычным голосом спросил Артём, держа рядом с лицом Паши пистолет.

Мальчик испуганно замотал головой, говоря именно то, что хотел услышать Артём.

- Хорошо, улыбнулся Артём. – Мне нужно зайти к тебе домой.

С этими словами они буквально влетели в прихожую, и ветер захлопнул за ними дверь.

Спустя полчала Артём лежал, растянувшись на диване, не чувствуя ни одной части тела. В руке его по-прежнему был пистолет, который теперь, однако, безвольно болтался в его руке. Паша сидел рядом с ним, всё больше и больше не понимая своего в корень изменившегося друга.

- Ты считаешь, что ты хотел его убить? – ещё раз, боясь ослышки, спросил Паша.

Артём кивнул и закрыл глаза. Он устал он всевозможных вопросов, с него хватило и чистосердечного рассказа.

- Но зачем? Господи, чего он тебе сделал такого ужасающего?

 - Я не помню, - прошептал Артём, качая головой, тем самым дёргая покрывало дивана. – Если бы я знал, я бы не пришёл сюда.

- А почему ты пошёл ко мне?

- Потому что я выбежал из квартиры, чувствуя, что сойду с ума, если ещё раз увижу эти записи, - отозвался Артём. – Мои ноги привели меня к тебе, хотя я не знаю дороги.

Паша открыл рот от удивления, потом сам собой схватил руку Артёма.

- Знаешь, о чём я думаю? – сказал мальчик, дёргая его руку. – Похоже, ты разъединяешься.

- Что это значит? – слабо отозвался Артём.

- Бывают такие люди, которые перестают различать сознание, эмоции, и реальность! Они видят мир в более ярких красках, им хорошо там, где другим плохо. Они могут летать под небесами, абсолютно не осознавая, что лежать дома в кровати и видят сон. Похоже, ты стал таким человеком, у которого границы между внутренним и внешним стираются. Вдобавок, ты потерял память и нашёл пистолет, и твоя жизнь сейчас превращается в какой-то медленный, тягучий кошмар!

- Ух, ты, как закрутил, - еле – еле пошутил Артём. – Это ты где такое узнал?

- У нас же философию преподают, - произнёс Паша. – Вот и ты, похоже, становишься таким. Слышишь, Тёмыч? Тебе надо успокоиться. Разобраться до конца в себе и понять, что ты вообще собираешься делать дальше?

- А что мне делать, когда я нахожу пистолет и узнаю, что хочу убить единственного человека, которого знаю? Откуда у меня оружие? Зачем я за ним следил?

Постепенно организм Артёма начал опять возбуждаться до точки своего пика. Паша вдруг остановил его, поднимающегося с дивана, своими руками. Артём вдруг понял, что уже приподнялся с дивана, хотя сам не заметил, как это произошло.

- Будь спокойней, - прошептал Паша, чуть толкая его, чтобы он опять лёг на диван. – Иначе все твои мысли очень плохо кончаться.

- Завтра я разберусь с ним, - прошептал Артём, вытаскивая пистолет.

Паша замер.

- С кем? – переспросил он. – Ты что, всё вспомнил?

- Я разберусь со своим сознанием, - голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал Артём. – И если оно мне ничего не даст, будет действовать только моё тело.

 

7

Школа уже перестала пугать его, а огромное количество народа стало для него простой толпой, на которую не следует обращать внимания. Артём, придя домой, спрятал пистолет на прежнее место, успокоился, выпил чашек пять кофе без сливок и сахара, и начал думать. Вспомнить что-либо ему не удастся. Это всё равно, что пытаться вырвать собственное сердце, при этом оставаясь живым. Нужно действовать по обстоятельствам. Если оружие и впрямь было приготовлено для этого Жени, нужно узнать, с чего бы это Артём так возненавидел этого парня.

Утром Артём пришёл в школу раньше всех. Уроков, само собой, он не делал – они бессмысленны. Он пропустил месяц подготовки к контрольным материалам десятого класса, потому больше, чем на два ему не написать. Для него это и не было важным. Артем, наверное, и раньше плевал на учёбу, потому что его дневник тонул в неудах и колах.

Ровно в восемь утра дверь в школу распахнулась, и внизу, в холле, появился этот Женя. На него была натянута куртка, которая никак не смотрелась в это почти летнее утро. Артём стоял на лестнице, буравя его взглядом. Ощущение знакомости у Артёма не пропало – оно сильнее усилилось. Потому он решил действовать.

Как только Женя прошёл мимо него, Артём тут же окликнул его, и тот обернулся.

- Привет, - сказал Артём, протягивая ему руку.

Женя улыбнулся ему (у него, видать, было хорошее настроение), пожал его руку, и отправился дальше. Артём хотел было сделать шаг и задать ему вопрос, который он хотел задать всю ночь, как вдруг чья-то рука схватила его плечо, а вторая рука зажала ему рот. Артём обернулся и увидел Пашу, смотрящего на него испуганными глазами.

- Что ты сейчас собирался сделать? – угрожающе спросил он.

Артём убрал руку Паши со своего рта и рассерженно сказал:

- Блин, что ты сделал?

- А что ты собирался сделать? – так же рассержено сказал Паша.

- Просто поговорить с ним?

- И ничего больше?

- Слушай, я не псих! Я не хотел убить его!

- Послушай меня, - абсолютно серьёзно говорил Паша. – До того, как ты шагнул из окна, чтобы покончить жизнь самоубийством, ты был нормальным. Но уже тогда ты хотел грохнуть этого парня. А сейчас тебе в сто раз хуже, и ты может убить его в сто раз больше!

Артём отметил про себя, что, вероятно, Павел прав. Он уже не может контролировать себя полностью.

- По-моему, я тебе соврал, - без угрызений совести, отозвался друг. – Кажется, я знаю о тебе кое-что.

 

8

Самый нервный человек на Земле – Артём. Самые жуткие дни на земле принадлежат Артёму. Самая паршивая судьба – у Артёма. Самое ослабевшее сердце бьётся в груди мальчика, которого зовут Артём.

Такие мысли были в голове мальчика, когда он вместе с пашей, с портфелями за спиной, шли по улице, переговариваясь между собой. Люди не обращали на них внимания, что, собственно, им и было нужно.

- Ты постоянно говорил о какой-то цели, которую выполнишь, - уже десять минут рассказывал Паша. – Что у тебя появилась цель, в общем.

- Когда я начал это говорить?

- Где-то за два дня до твоего уже всемирно известного шага.

- В смысле – всемирного?

- Вчера пресса выгрузила в Интернет материал о подростке, который шагнул из окна по непонятной причине. Наше правительство запрещало им это делать, но эти всё равно добились своего.

Артёму стало не по себе. Теперь каждый может зайти в Интернет и посмотреть на то, что с ним происходило.

- Но что это за цель, я не знаю, - искренне сказал Павел. – Ты насчёт этого всегда был скрытен.

- Чёрт, что за бред происходит? – Артём схватился за голову. – Боже, если бы я мог разобраться! Всё здесь, в моей голове, но она ничего не хочет мне говорить!

- Тебе надо успокоиться, - сказал Паша.

- Я всю ночь не спал только потому, что вспоминал что-нибудь, связанное с этим Женей!

- И как?

Артём только ударил носком ботинка в асфальт.

- Похоже, твои мозги тебе ничего не скажут, - усмехнулся Паша.

Артем же замер и не слышал его слов. Ошеломлённый догадкой, он повернулся к своему другу и улыбнулся ему своей белоснежной (очень редкой) улыбкой.

Паша искоса глянул на него – в глазах читалась небольшая опаска.

- Если ноги привели меня к тебе даже тогда, когда я находился в чокнутом состоянии, - восхищаясь собой, сказал Артём, - значит, они могут привести меня и к дому этого Жени. Если я следил за ним, значит, я много раз ходил туда и обратно.

Павел быстро смекнул, что к чему.

- Я думаю, нам надо идти, - сказал Артём, и тронулся с места.

Он снова не знал, куда он идёт. Верней, совсем не управлял своими ногами. Они сами шли, как тогда к Паше. Причём, понеслись ноги очень быстро – с такой скоростью, что паша за ними еле успевал. Артём уже не шёл – бежал. Куда-то в никуда, петляя по углам, заходя за разные строения, и снова выходя из них. Артём сам нашёл объяснение свою хаотичному движению. Ведь ему нужно было постоянно прятаться, чтобы выследить этого Женю. Паша, кажется, этого не понимал, но везде следовал за другом. Спустя двадцать минут таких петляний они оказались перед недавно построенной десятитажкой, в которой жили отнюдь не бедные люди.

Огромная, она смотрела на этих ребят, как на червяков. Артём даже затаил дыхание, глядя на то, как это здание возвышается над ними.

- Он здесь живёт, - уверенно сказал Артём, приглаживая волосы, которые торчком стояли от сильного ветра.

- Я знаю, - сказал Паша и указал пальцем на дверь подъезда.

Около неё стоял этот самый Женя, что беседовал с каким-то мужчиной. Они смеялись друг другу, улыбались, и болтали, будто были старыми друзьями, или даже родственниками.

- Похоже, это его папаша, - улыбнувшись, сказал Паша и повернулся к Артёму. – Слышь, Тёма. Тёма? Тёма!

Взгляд Артёма остекленел, словно глаза покрылись коркой стекла или хрусталя. Он смотрел на этого мужчину, одновмеренно уносясь в новое воспоминание, которое вспыхнуло такой же вспышкой, что и предыдущее.

Машина. Салон машины, в котором очень сильно пахнет цветком ириса. За рулем какой-то человек, довольно пожилого возраста. Артём видит все это, наблюдая с автобусной остановки. Тут же с другой стороны едет огромный грузовик, за которым сидит этот мужчина. Отец Жени. Происходит столкновение этих двух машин, и глаза Артёма начинают пульсировать. На мгновение он словно перемещается обратно туда, на эту автобусную остановку, и видит этот колоссальный взрыв, который чуть не задел его. Но потом видит, что горит автомобиль, а не грузовик. Взорвалась машина вместе с тем престарелым мужчиной, а не с отцом Жени. Грузовик просто раздавил то, что осталось от сгоревшего автомобиля. В груди у Артёма защепило тупое чувство, которое никак не объяснить, и в этот момент он вернулся обратно, тяжело дыша и держась за Пашу.

- Блин, да что с тобой за хреновина происходит?! – заорал Паша, еле удержав Артёма на ногах. – Пацан, ты с ума сходишь!

Артём почувствовал бешеную слабость, боль в глазах, и приступ жажды. Присмотревшись к двери подъезда, он увидел, что возле неё уже никого нет – Женя и его отец уже исчезли.

Паша аккуратно усадил за землю отказывающегося стоять Артёма, и опустился к нему. Артём тупо смотрел в одну точку и никак не реагировал. У него словно кончилась энергия, которая включала все чувства и ощущения.

- Может, объяснишь, что происходит? – попросил Паша, который уже уселся рядом с ним посреди пустой детской площадки. – Что с тобой произошло?

Артём понял, что надо ответить, но понял как-то слепо и необдуманно.

- Я видел свои воспоминания, - сказал он. – Видел, что происходило совсем недавно.

- Что ты видел?

Внезапно Артём повернулся к Паше и злобно сказал:

- А это уже моё дело.

- Ты меня не понял, что ли? Тебе опасно сейчас быть одному!

Но ярость Артёма была безгранична. Уверенно поднявшись на ноги, он направился прочь от Паши. Домой. Когда тот схватил его за руку, Артём попытался вывернуться, но у него ничгео не получилось.

- Слушай, чего тебе надо? – разозлился Артем. – Я прекрасно себя чувствую, со мной всё хорошо!

- Нет, тебе плохо! – крикнул Паша. – Ты не стоишь на ногах, твои нервы расшатаны, и у тебя дома есть пистолет! Я не могу позволить тебе сделать то-то плохое!

Артём вздохнул.

- Я не собираюсь делать ничего плохого, - покачал головой Артём. – Со мной всё хорошо.

- Ты мне так и не сказал, что ты видел!

- Плохую вещь, о которой я не хочу вспоминать! – Рука Паши сама отпустила руку Артёма. – Если тебе больше нечего мне сказать, я пойду домой. Мне надо отдохнуть.

Выпалив последнюю фразу, Артём направился прочь из этой детской площадки. Паша проводил его обеспокоенным взглядом.

- Похоже, тебе и впрямь хорошо, - сказал ему вслед Паша. – Но я всё равно буду приглядывать за тобой.

Артём не слышал этих слов. Он задыхался от гнева и всего того, что понял сейчас.

 

9

Всё вставало на свои места. Всё начинало создаваться полностью, окончательно и бесповоротно.

Лёжа в постели, Артём начал по цепочке приходит в тому, к чему ему следовало прийти много раньше. Его история выглядела кошмарно, она пугала его, но делала самоуверенным. А самоуверенность – чувство, перед которыми меркнут все остальные.

Отец этого Жени, этого русого идиота, сбил его любимого деда прямо на перекрестке.

{Артём не помнил, любили он сильно деда, или нет. Но ведь это дед, родственник – значит, к нему нужно чувствовать хоть какую-то привязанность.}

После этого Артём долго не мог спать. Целые сутки он провёл на ногах, медленно, но верно съезжая по своей фазе. На следующий день он узнал, что в школе учится сын этого человека.

{Артём не очень-то сильно проверял – он просто увидел, что они очень сильно похожи друг с другом, тем более, Артём раньше видел отца Жени в школе}.

Тогда Артём решил сделать то, за что его могут посадить в тюрьму. За что его могут убить. За что его могут лишить настоящей жизни. Он решил отобрать у этого мужчины самое дороге, что у него есть – сына. Вот почему он украл пистолет на распродаже. Вот почему он попросил отца дать ему один патрон якобы для спектакля. Вот почему он постоянно выслеживал Женю. Вот почему он наконец узнал его адрес и номер квартиры. Вот почему всё это было сделано.

Во имя великой цели, которую себе поставил Артём. Он убьёт этого мальчика. Да, он сядет в тюрьму, но он накажет этого самонадеянного человека, который решил, что с помощью денег он сделает всё.

{Лишь об одной вещи забыл Артём. Парню, у которого на первом месте стояла больная месть, не пришло в голову простое, разумное продолжение ситуации, которое знали все.

Зачем Артём тогда спрыгнул из окна и хотел покончить жизнь самоубийством, если готовился к жестокой мести?}.

Но теперь всё. Он вспомнил всё, что ему требуется. Может, он и ненавидел деда, может, он и не был таким злым – но пистолет в его компьютерном столе, враг учиться с ним в одной параллели, и Артём знает, где он живёт.

Завтра утром свершится великая цель.

 

10

Паша пришёл домой никакой. Артёму он побоялся звонить – думал, что тот разозлиться, да и перережет себе вены.

Паша начал бояться этого парня. Они были друзьями, были хорошими друзьями, только после каких-то событий в его семье, он стал другим. Он изменился за три дня до своего прыжка. Что с ним произошло, и почему он постоянно молчит, не желая об этом разговаривать? Он не может контролировать себя, потому что сошёл с ума. Артём может ворваться в его дом, наставить тот самый пистолет и застрелить Павла.

- Чёрт! – войдя в свою комнату, Паша от злости пнул диван. – Надо было забрать у него его оружие!

Но теперь ничего не изменить. Нужно подождать только до завтра.

- Точно! – удивился своей простой мысли Паша. – Только подождать. Завтра утром прийти в школу раньше всех, начистить ему рыло, и заставить его отдать оружие взрослым. Конечно, стучать нехорошо, но иначе он может кого-нибудь покалечить!

И меня он может покалечить, подумал. Паша. Ему ничего не стоит это сделать.

Стараясь отвлечься от неприятных мыслей, Павел подошёл к обеденному столу, увидел на столе стакан с водой, и залпом его выпил. Вода была какого-то странного химического вкуса, и напоминало …

В этот момент из комнаты вышла мама Паши, и увидела его со стаканом в руке. Тут же в квартире раздался вопль ужаса. Мать ринулась к сыну, выбила стакан из его рук и, схватив его в охапку, посадила на диван.

У Паши неясно, отчего тут же начала кружиться голова и всё вокруг завертелось.

- Ты что, выпил это? – в ужасе спросила мама, трогая лоб сына. – Ты выпил эту жидкость в стакане?!

- Да, - еле пробормотал Паша, чувствуя, что ему слово вводя в вену наркоз. – А что там .. было?

Он ничего не успел услышать в ответ и провалился в темноту. В стакане было сильнейшее снотворное, от капли которого  можно заснуть на ночь крепким сном. Мать тут же бросилась вызывать скорую. А в мозгу Паши забилась мысль о том, что ему как модно быстрее нужно очнуться. Чтобы остановить этого чокнутого от необдуманных поступков.

Но перед Артемом больше не стояло преград.

 

11

Весь школьный день Артём пребывал в эйфории. Он не обратил внимания ни на свои оценки по генеральной самостоятельной работе, ни на то, что сегодня в школе не было Паши. Всё время в коридоре он высматривал Женю, стараясь посмотреть в его глаза. Но тот уводил взгляд, причём, совершенно не нарочно. Просто он отвлекался на другие дела. Однако Артём расценивал это как отвод глаз человека, который виновен.

- Сегодня свершится мой суд, - прошептал Артём, совершенно не понимая, о чём он говорит. – Наконец-то я свершу его! Наконец-то!

Все и раньше смотрели на него, как на уже сошедшего с ума мальчика, теперь же были окончательно в этом уверены. Он ходил по коридорам, иногда дико смеялся, хохотал невзначай, но самое интересное – учителя не обращали на него внимания. Хотя нужно было подойти, посмотреть в его глаза, увидеть суженные до песчинок глаза, и понять, что с парнем что-то не то.

После урока он, проверив оружие, надел свой портфель, и отправился прямо за Женей. Он уже не старался быть незамеченным, не старался скрываться или прятаться по углам, как это было раньше. Он просто шёл за ним. Женя даже не видел его, не обращал на него внимания, и либо смотрел по сторонам, либо болтал по сотовому телефону.

Даже когда они стали подниматься наверх по лестнице, он не заметил его. Артём прямо за его спиной вытащил пистолет и спрятал его в пиджаке. Чтобы удобнее было вытащить.

Женя подошёл к двери, вытащил ключи, опустил глаза на замочную скважину и стал искать нужный ключ. Потом, в тишине, почувствовав чьё-то присутствие, Женя повернулся.

Обернулся очень удачно и очень вовремя.

За его спиной никого не было. Никто не стоял позади него и не хотел застрелить.

С опаской, посмотрев на пустую площадку, он открыл дверь, но тут непонятно откуда взявшимся порывом ветра её растворило. Женя снова обернулся назад, и увидел того самого парня, Артёма, который знал его как единственного человека, ему знакомого.

В руке у Артёма был пистолет, что был направлен прямо на Женю.

На секунду время замерло, потом Женя начал дышать полной грудью. Он даже толком не успел почувствовать страха, решив, что это глупая шутка.

- Что ты делаешь? – прошептал он, глядя на этого парня. – Что ты делаешь? Что ты делаешь, а?

Но Артём ничего не слышал из того, что говорил ему парень. Он толкнул его рукой, и Женю выбросило прямо в квартиру, обставленную богатой мебелью. Он упал на ковёр, суча ногами и стаскивая с себя портфель. Глаза его были налиты ужасом и непониманием. Глаза же Артёма выражали полнейшую удовлетворённость.

- Что ты делаешь? – в который раз повторил Женя, убегая дальше, в гостиную. – Слушай, ты что, меня ограбить хочешь? У тебя ничего не получится, здесь же есть …

- Если бы, ограбить! – усмехнулся Артём безумной улыбкой. – Я хочу тебе отомстить.

Последняя фраза была выдана настолько угрожающе, что немного испугался и сам Артём.

Женя заметался, не понимая, что ему сейчас необходимо делать. Спорить с этим чокнутым ему явно не хотелось.

- Не пытайся куда-то идти, - сказал Артём, всё ближе приближаясь к Жене. – Я всё равно отмщу тебе!

- За что? – заорал вконец запутанный Евгений.

- Точнее, не тебе – твоему отцу! – оскалился Артём.

Женя замер, кажется, поняв, что за человек стоит перед ним. Артём увидел в его глазах эту догадливость, это понимание того, что происходит. Женя начал судорожно глотать воздух, даже на миллилитр, не наполняя свои лёгкие кислородом. Он и вправду не знал, что плохого сделал его отец этому однокласснику? Артём же воспринимал только в своём свете, никак не опираясь на здравый смысл, который у него уже не работал.

- Ага, - сказал Артём, остановившись в центре гостиной со смотрящим в Женю пистолетом в руке. – Похоже, ты в курсе всего.

- Ты с ума сошёл, - прошептал Женя. – Что ты делаешь?

- Я заберу у твоего отца самое дорогое, что у него есть – тебя, - улыбнулся Артём. – Так же, как когда-то он забрал у меня деда. Месяц назад он сбил его на машине.

Но Женя непонимающим взглядом смотрел на него.

- Я не понимаю, о чём ты …

- Всё ты прекрасно понимаешь! – заверил его Артём. – Всё знаешь. Так что хватит выпендриваться.

Если бы Артём убрал свою ярость, если бы он хоть чуть-чуть подумал, если бы продвинулся в своей логической цепочки вперёд хотя бы на одно звено, он бы понял все. И сейчас бы он не стоял с вытянутым оружием, а был бы лучшим другом Жене – другом по несчастью.

Дед Артёма разбился на своём автомобиле, врезавшись в грузовик отца Евгения. Никто скорость не нарушал, просто так получилось. Суд признал всё дело несчастным случаем, хотя отец Евгения настаивал на своём осуждении. Ему было стыдно за то, что он лишил жизни пожилого человека. Он приходил каяться к семье старика, просил их простить его, что они и сделали. Он организовал похороны, поминки, девять дней, сорок дней, отдавал все свои деньги этой семье и храмам, чтобы они молились за душу этого несчастного… Женя всё это видел, но он не знал, что внук этого деда учиться в параллельном классе в его школе.

Ярость Артёма же была безгранична. Он решил, что может всё уничтожить оружием. Нет, он не сошёл с ума. Он лишь страдал провалами в памяти, в результате которого, открыв окно, случайно выпал из него и чудом остался в живых. О, если бы этот мальчик подумал ещё хотя бы минуту. Хотя бы задумался над тем, что случилось раньше… Ведь у него была прекрасная логика, удивительная память (которую он потерял) – почему он затмил всё это непонятной яростью? Почему он решил, что может сделать совсем всё? Абсолютно всё? Сейчас он стоит перед Женей, направив на него пистолет, здраво не осознавая свой поступок.

Послышались шаги в коридоре. Артём резко обернулся назад и, само собой, оружие стало смотреть на вход в гостиную.

В квартиру ворвались двое людей – родители Артёма, мама и папа. Они с ужасом уставились на сына, хотя оттенки у каждого в глазах были разные. Мать смотрела на всё это со страданием, отец же смотрел со страхом – лёгким, но всё же страхом.

Артём хотел им что-то сказать, но не мог.

У него случился провал, в результате которого его сознание отключилось.

12

По времени это было около двух минут. По вспышке Артёма – около секунды. Когда он открыл глаза, он не сразу сообразил, что он наделал. Вначале ему показалось, что это сон, что это кошмар, в котором он ещё до сих находится. Однако, ощутив боль в плече, ощутив душевные муки, он понял, что всё это – реальность, с которой не поспоришь.

Он испустил жуткий вопль, видя, что он наделал. В этот же момент в квартиру ворвались четверо омоновцев, которых благоразумно вызвали родители Артёма. Они увидели Артёма, стоящего среди трёх трупов – отца, матери, и хозяина квартиры – с пистолетом в руке. Белая рубашка была запачкана кровью, которая вместе когда-то составила кровь Артёма.

Лучше бы он умер тогда, упав с балкона. Разбился на смерть. Лучше бы отказался подниматься наверх, и упал бы в море, оставшись душой на небесах. Ведь его жизнь стала бессмысленна, измучена его терзаниями. Паша тоже искалечил себе жизнь, по ошибке приняв стакан воды. Это он оклемался путем неимоверных усилий, это он попросил своих родителей передать папе и маме Артёма, что их сын в опасности. Когда родители пришли домой, не найдя сына, они бросились по адресу, названному Павлом. Там они по крику нашли квартиру, ворвались туда, и погибли от руки собственного сына. А группа быстрого реагирования спустя две минуты ворвалась в квартиру и связала новоиспечённого преступника.

Он истошно кричал, кричал и кричал, не останавливаясь. Всё вокруг затопилось болью – и физической, и душевной. Что может быть хуже того, когда осознаешь, что ты сделал? Особенно, если ты сделал гадость, плохую вещь? 

Даже когда на него надели наручники и вели по подъезду, он не вырывался – только кричал. Истошно, громко, пугаю всех жителей квартир этого подъезда. 

Он уже знал, куда он попадёт. Он знал, что в первые часы своей свободы в тюрьме покончить жизнь самоубийством, чтобы больше не терпеть человеческую жизнь. Сейчас он вспомнил то самое мгновение, когда находился в клинической смерти. Те самые ужасы, которые были в реальной жизни. Боже, как он не хотел возвращаться туда! Что его заставило?! Кто просил его подниматься вверх? Ведь он так хотел упасть в это море, и не выходить оттуда?

Кто его просил? Ведь он ничего не принёс в этот мир хорошего? Для своих родителей он не сделал ничего, что сын делает для отца с матерью. Зачем же тогда он это остался?

Артёма спускали по подъезду, натурально вытирая им все грязные ступени. А он кричал, кричал и кричал, лишь бы заглушить голоса в своей голове, которая и так должна была скоро разорваться.

 

Даник Frost, 6 ноября 2007 г. (рассказ написан за один день, точнее за 6,5 часов).

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Ich Liebe dich

(рассказ)

 

Я люблю тебя.

Ты знаешь это, я тоже. Но всё равно я бы хотел тебе сказать – я люблю тебя.

Понимаю, что сделал кучу ошибок, уехав сюда, а ты этого не одобрял. Точно так же, как и моё увлечение немецким! Да, я погнался за мечтой, и оказался в полном дерьме. У меня нет ни денег, ни семьи, мои карманы пусты, и больше у меня ничего осталось, кроме любви к тебе. Даже тебя нет – я не знаю, где ты, и попадёт ли это письмо к тебе.

Я люблю тебя.

Ich liebe dich, как здесь говорят. Но всё-таки на нашем языке звучит гораздо красивее, тебе не кажется?

Хотя здесь им кажется, что это самый изумительный язык в мире! Они очень жестокие, эти немцы, и взбалмошные! Когда я попросил уступить мне место в автобусе, показывая на свою простреленную ладонь, они уступили, но сколько презрения к себе я испытал! Они смотрели на меня таким взглядом, будто я бич!!! Они вообще не уступают место, даже старухам! Помню, ехал в автобусе, и увидел старушенцию – вот если бы не знал, сколько человек живёт, дал бы ей лет двести!!! До того старьё стоит – сейчас, думаю, рассыплется прямо в автобусе! Ну и я встаю ей, мол, показываю на место – садитесь, бабушка! Что тут началось! Старуха мне в лицо плюнула, даже харкнула, и начала орать на весь автобус! Я три остановки слушал отборную немецкую матерную речь, которая так прикольно звучит! Только потом пахан объяснил ситуацию! Как же, её посчитали старой, указали на её года! Достоинство её нарушили! Я себе тут же вспомнил лица наших пенсионерок, которые буквально нависают над молодёжью в общественном транспорте и умоляют уступить место! Поистине, странный народ! Хотя, это с какой стороны посмотреть! У нас в банде был один друг, он чистый немец, но изъясняется по-русски неплохо! И он же удивился тому, как мы уступаем место бабушкам! Парень, видать, посчитал это дикостью!

Ладно, извини, что-то я ушёл в другие дали. Забыл о теме письма. Чёрт, всё-таки грустно ощущать, что больше ты в своей жизни не напишешь ни строчки. Но мне-то грустнее – я больше никогда не увижу своего друга! Можно сказать, брата! Ой, можно я сейчас, перед тем как меня убьют, повспоминаю лучшие моменты нашей жизни? Ты не против? А то я никогда их не анализировал, просто ими наслаждался, и всё! Можно?

            Помню, как познакомился с тобой. Ты до сих пор помнишь то, как я тебя доставал в школе, когда ты выкрасил волосы! Нет, а чего? Я стою на втором этаже, вижу из большого окна почти 1000 человек, (1 сентября, понятное дело) у всех на голове или аккуратно уложенные чёрные волосы, или кепки тёмного цвета … И среди всего этого твоё ярко-белое пятно выкрашенных волос! А ты меня знаешь – меня к блондинам тянет! Думаю, что они интересные люди! Так и вышел на тебя! Ты ещё долго мучился – кто же это тебя достаёт по смс-кам! А это я был! Прости, пожалуйста, если сильно доставал. Я не хотел, правда! Просто ты такой прикольный парень, что я хотел с тобой дружить! Вот тебе и эффект покрашенных волос – ты встретился с человеком, с которым провёл вместе восемь лет! Правда, не могу сказать точно, было ли тебе приятно со мной, или нет! Это уж ты сам думай ….

            Очень хорошо помню, как ты ушёл в техникум, а я остался в школе! Тогда мы с тобой разошлись на полгода, но потом снова пересеклись! Отлично у меня в памяти запечатлён тот день. Я стою около площади под пеклом, жду тебя. А ты сзади подходишь и берёшь меня за руку! Ты уж извини, что я тогда заорал. Просто не люблю я, когда меня вот так вот трогают! Но потом … О, это было замечательнейший день в моей жизни! Крутой, круче не будет никогда! Мы с тобой болтали, заходили в кафе, ели мороженое! Ты ещё свою девушку привёл, и я сказал тебе, что она очень красивая …. Она действительно очень красивая! Люби её, как когда-то любил меня … Ну не, не в том смысле! Я знаю, о чём ты подумал – не надо так думать, окей?

            Но ты иногда хмурился. Я всегда был весёлый, а вот у тебя не получалось улыбаться двадцать четыре часа в сутки. Иногда я тебя чем-то злил, ты отходил от меня и где-то с полчаса думал о своём. Но потом вновь приходил ко мне, будто бы коря себя за свой характер. Не волнуйся, всё нормально! Я даже не обижался на это, хотя мне стоило! Я вообще не обидчивый был! Помнишь, как ты зло смотрел, когда у меня появился другой друг, и вы с ним не сошлись характерами? Он был просто хороший мальчик, хоть и наглый! А вы постоянно ссорились между собой, и я не знал, к кому идти – к нему или к тебе. Оба были для меня важны в тот момент. Если я гулял с ним – обижался ты, если я с тобой – хмурился он. Правда, с ним у нас никогда не завязывалось таких отношений, как с тобой. Наверное, потому что твоей дружбы пришлось добиваться гораздо дольше, чем его.

            Помнишь, я тратил все свои деньги на тебя? Работал грузчиком, мыл пол в школе, разбирал кабинеты и сидел в бухгалтерии, а все тысячи, которые появлялись в кармане, тратил на тебя. Ты смущался, когда в дни рождения я устраивал тебе шикарный стол с кучей сладостей и дарил дорогие подарки! Не надо было! Тебе было тогда пятнадцать лет, а я чувствовал себя тебе обязанным! За что? Ты вытащил меня из одиночества всей жизни, ты помог мне откопать себя в мусоре всего окружающего. Твои заслуги не имеют цены, твои действия не имеют аналогов. И у меня всегда было чувство, что мы не просто так встретились. Тебе суждено было вытащить меня на публику и показать, что мир сосредоточен не в комнате, а во всей Вселенной. Ты любил меня, но как-то по-своему. Прекрасно помню, как ты тащил меня с бани, когда я прямо из парной бросился в ледяное море. У меня вскочило давление, и сердце отдавало буханьем по всему телу. Но ты помог мне. Дотащил до лагеря, и отпаивал таблетками. А когда на следующий день был дождь, почти весь день сидел со мной в палатке и развлекал меня. Тебе было это трудно, но ты сидел. Разве это не достойно похвалы?

            Жалко, что все мы делаем, что не хотим. Лишь счастливчики, которые с самого раннего детства знают, что будут певцами, писателями, композиторами, сценаристами, режиссёрами, могут рассчитывать на то, что всю жизнь они будут заниматься любимым делом. А я занялся нелюбимым. Я убивал людей. В свои 22 года я отправился с двумя долларами в кармане в Германию, которая казалась мне раём, где не нужны розовые очки. Но страна оказалась ещё хуже, чем наша, и заработать там мне стало нереально. А потом я попал в банду. Мне там дали оружие, и говорили, кого и где убивать.

            И меня это заводило. Я приходил, выполнял заказ, и …. плакал. Негласно помогал родственникам клиента, отдавал им небольшую часть от своего гонорара. И почему-то каждый раз, идя на заказ, думал о тебе. Меня это успокаивало, пистолет не дрожал в руке в самый ответственный момент. Мне тогда казалось, что ты видишь всё, что я делаю, своими глазами. Будто я – главный компьютер в сетевом окружении, и всё передаю тебе со скоростью 100 мегабит в секунду. Ну-ка вспомни, ты ничего такого не видел?

Может, я слишком много думал о тебе? Мне часто вспоминались наши встречи, когда ты приходил ко мне поздно вечером. Гулял до полуночи, лишь бы не заходить домой. Я помню, как ты плакал мне в плечо, вытираясь моей рубашкой. Шептал мне на ухо, что не хочешь идти домой, и просил остаться переночевать у меня.  Я тебе разрешал, потому что не мог смотреть, как тебя там мучают. По-братски целовал в щёку и оставлял тебя на своём диване, а сам отправлялся на кухню. Именно тогда я думал, что буду известным во всей стране, буду тебе всё покупать, ты не будешь знать ни в чём нужды …..

            Говорят, что перед смертью человек вспоминает все свои самые яркие моменты жизни. А я вспоминаю тебя.

            Потому что я люблю тебя. Можешь не отвечать мне взаимной любовью, это ничего не изменит. Я люблю тебя.

Ich Liebe dich, верно?

Жаль, что у меня никогда не было брата-близнеца. Но ты очень на него похож. Мы вместе думаем одними мыслями, смеёмся над одними шутками, слушаем одну музыку и ….. нам даже снятся одинаковые сны. Разве это нельзя назвать чудом? Да, да, самое настоящее чудо! А представь, как я ценил эти моменты, когда нажимал на курок, чтобы заработать денег? В те моменты обнажались все мои чувства к тебе. И эти чувства были хорошими. Дружескими. Чувства человека к человеку, которые никак не связаны друг с другом. Но которые очень близки.

Сейчас я буду умирать. В моём организме какое-то вещество – оно заставляет мою кровь гонять по организму с очень большой скоростью, и совсем скоро моё сердце не выдержит. Но я не боюсь. Может, я это даже заслужил своими убийствами… Отправил на тот свет человек сорок. А может…. может слишком большой любовью к тебе? Ведь ты такой хороший, такой красивый, такой ….. ты просто человек. Мой любимый человек.

Я люблю тебя.

Всё, я уже не могу говорить, а скоро не смогу писать. Дышится тяжело, словно в горле трубка. Нет, не буду тебя грузить сведениями о своём здоровье, лучше вспомню ещё что-нибудь. Что-нибудь приятное …..

О! Помнишь, когда я последний раз тебя видел? Да, мы могли увидеться с тобой последний раз в аэропорту, но я не стал тебе говорить, что я улетаю, лишь по одной причине – я слишком люблю тебя. Ты ведь ранимый и слабый, а я не хочу, чтобы тебе причиняли боль! Это ведь так …. так больно – видеть, как человек уезжает. Но я встретился с тобой в последний раз на скамейке, прямо у тебя во дворе. Ты ещё удивился, с чего это я позвал тебя в будний день – я же вроде работаю, учусь, бегаю, где попало постоянно! Ты не догадался, а я так и не сказал – больно было говорить, комок в горле стоял. Мы с тобой тогда сидели целый день и смотрели на небо. Говорили о жизни, вспоминали своих родителей, обменивались анекдотами! А, вспомнил! Ты тогда хмурый был, и я снова тебя веселил! Точно, точно, ты ещё только вылез из ванной и даже не вытер голову полотенцем!!! Хорошее время тогда было. А когда ты заснул у меня дома, я зашёл посмотреть, как ты спишь. Ты спал очень тихо, как мышка, свои тонкие руки раскинул по кровати. Я умилился, даже поплакал. Сел рядом с тобой и слушал, как ты дышишь. Ты очень милый. Ты очень славный. Ты … ты… . не могу описать тебя., потому что как только вижу твоё лицо, мигом начинается ностальгия по тебе. начинаю вспоминать, как мы мечтали, сидя с тобой в обнимку на скале во время отдыха на море! Ты хотел быть со мной, а я обещал тебе, что куплю любые вещи, когда разбогатею! Буду пахать день и ночь, чтобы ты купил себе автомобиль, квартиру, плеер …. Ты всегда мечтал об МПЗ-плеере, а я тебе его так и не смог купить! Хотя обещал, клялся себе, что  он у тебя будет. Но видно …. видно не судьба.

Я уже почти умер. Сейчас просто вожу рукой, почти невидящим взглядом различая буквы и слова. Я хочу тебе сказать, что даже на том свете я буду помнить о тебе! Вот честное слово, я буду смотреть на тебя с облаков и посылать тебе удачу. Твоя жизнь будет самой лучшей, самой прекрасной! У тебя будет куча ребятишек, ты будешь с ними играть! Будешь богатым, купаться в золоте будешь! Я тебе обещаю. Если уж я не сделал это своими руками, пока жил, то сделаю хотя бы с небес, уговорю господа бога помочь тебе!

Тяжело. Но я ещё дышу, и хочу сказать тебе три слова. На немецком и на русском. Они говорят обо всём, что я к тебе чувствую. Я счастлив от того, что говорю их тебе, что доставляю тебе радость этими словами. И они мне даются очень легко, эти слова. Словно я махаю своими уже выросшими крыльями, становлюсь ангелом, и взмываю в небо! Я уже лечу. Я уже почти вышел из своего тела, уже везде приятная легкость, но, вопреки всем законам, я ещё держу ручку в руках.

Я люблю тебя. Ich Liebe dich.

Люблю тебя.

Люблю, люблю.

 

 

Даник Frost, 18 июня 2008 года.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

ДАЛЬШЕ ВСЕХ

(рассказ)

Мяч в центре поля,

игра длится 90 минут.

(«Беги, Лола, Беги.»)

 

Нечто вроде предисловия

Что такое игра? На этот вопрос в полной мере ответ никто и никогда не сможет дать. Но одно известно точно – игра может быть плохая и хорошая, добрая и злая, она может быть обманчивая, халявная, жульническая, актёрская, театральная........У всех этих «игр» есть одно общее – их можно избежать. А вот моей игры избежать нельзя. В неё поневоле будешь играть, нравится тебе это, или нет.

 

1

Я сидел за столом. Знаете, когда начинаешь играть, всё, чем ты связан с этим миром, улетает куда – то в никуда и становится чем – то ничем. На мой взгляд, я сейчас сказал абсолютную чушь – но просто захотелось пофилосовствовать.

 Напротив меня сидел Датт – это мой соперник. Соперник в игре, в которую я уже играю больше трёх лет, хотя мне кажется, что я в неё играю с пелёнок.

- Ну, господа, - улыбнулся двадцатилетний Датт ужасной улыбкой с чёрными, год нечищенными зубами, - настал час истины. Сейчас решается судьба всех этих денег. – Он кивнул в сторону стола, где, среди помятых бумажек валялись деньги, из-за которых я убил мать. – Открываем карты. Макс.

Макс аккуратно показал карты. Ничего удивительного, Макс часто проигрывал. Датта это позабавило. Ведь он желал от этой игры только одного – остаться наедине...... со мной за одним столом и заставить меня проиграть.

- Марк, - Датт кивнул на белокурого пацана четырнадцати лет, который, по внешности больше походил на двадцатилетнего парня. – Пришла пора.

Марк небрежно швырнул карты на стол. Ничего. Сердце у меня забилось ещё сильней, потому что я знал, какая целеустремлённая фигура этот Датт.

- Ничего. - Датт улыбнулся мне и кивнул на сидевшего справа от него будущего выпускника моей школы. – Ятл? 

Ятл. Этот придурок выбрал этот псевдоним, потому что однажды его фамилию Дятлов написали не так, как надо. Было это, когда он только родился, а после смерти своих родителей обнаружил свою медицинскую карту и увидел эту описку. Она ему тут же сгладила печаль по родителям и он принялся всем говорить, что это его настоящая фамилия. Он немного повёрнут, валялся в психиатричке две недели, пока не выпустили. Но играл Ятл хорошо. Однако они все тут сегодня словно (да почему словно?) сговорились.

 – Ничего, - Датт посмотрел на карты, а потом таким же взглядом на меня. – Теперь ты, Денис. Если у тебя ничего нет,  то.........открывай.

- Дай мне насладиться моментом, - попытался я потянуть время.

- Дома насладишься. Живо открывай.

Я играючи бросил на стол три карты. Двойка, тройка и ещё одна двойка. Я, честно говоря, проиграл в уме все ходы и не ожидал, что Датт поставит передо мной два туза и короля.

- Мухлёж! – мигом заорал я. – Бубновый Король был у Ятла! 

- Да мне начхать, что было у Ятла, пришёл сюда играть ты, и не за Ятла, а за себя, - перебил Датт. – Так что закрой свой рот и прими проигрыш с доблестью.

По своему телосложению я сильнее Датта в кучу раз, впрочем, как и мозгами, так что мог бы сейчас спокойно ему сейчас врезать и сломать челюсть, но я этого делать не стал. Хотя так хотелось.

- Жаль, очень жаль, - покачал головой этот тупоголовый немец, стягивающий к себе огромную кучу денег. – Как же ты доберёшься домой?

- Какая тебе разница?

- Ну, знаешь ли, из моего дома до твоего кучу времени бежать. И потом, ты говорил, что принесёшь сегодня свой долг. Большой долг.

Я сглотнул. Ситуация в моих глазах становилась бессмысленной и идиотской. Но что плохо – эти придурки могут меня убить за какие-нибудь двадцать тысяч.

- Я ...... думал выиграть сегодня. - Мой голос дрожал, но я всеми силами пытался унять эту дрожь. - Отдать тебе долг, но этого не получилось.

- Ну и что? – издевательски заметил Датт. – Ты говорил, что сегодня принесёшь мне долг - двадцать тысяч рублей. Где он?

- Датт, я обещаю тебе, что верну его на днях.

- Ты обещал вернуть его сегодня, и не выполнил обещание. – Голос Датта становился тихим и спокойным – это самая страшная интонация. – Значит, я не хочу употреблять это слово...........

- Не нужно. – Я чувствовал, как мои зрачки расширяются и в них в полной мере отражается страх. – Не.....на надо употреблять....

- НЕ ВЕШАЙ МНЕ ЛАПШУ НА УШИ!  - заорал Датт и со всей силы отшвырнул в сторону стол. На пол посыпалась мелочь, упали бумажные деньги, все игроки отошли к стене и с интересом наблюдали за происходящим.

Лицо Датта не выражало никакой злобы или ярости – оно было каким-то апатичным, даже, несмотря на то, что на нём играла улыбка.

- Интересно, а почему ты считаешь, что я буду ждать ещё несколько дней? – спросил он, непонятно почему, отходя подальше от меня. – Почему?

- Потому что я знаю, что ты порядочный вор и преступник и никогда не будешь ......

- А почему ты считаешь, что я никогда не буду? – Датт приблизился ко мне. – Я буду. Я очень буду.

Я опустил голову. С одной стороны понятно – ему нужен мой долг. Но с другой  - дебилизм. Он жульничал, обыграл меня только потому, что ему поддавались, точь-в-точь как сегодня его друзья. Может быть, дело в давнишней неприязни мення к нему. Да, наверное, в этом. Он начал ненавидеть меня с тех пор, когда я переступил порог этого дома, где собирается команда для игры в покер или твист. Или.......Чёрт, полный бред.

- Знаешь, что делают с такими как ты? – спросил Датт, доставая сигарету из кармана. Дорогую сигарету. – С такими мелкими сопляками, как ты?

- Можешь мне не объяснять. – Я прекрасно знал о наклоностях Датта, потому сразу решил отшить эту проблему.

Датт подошёл к Марку и что-то начал искать у него в карманах. Напряжение всё больше нарастало – что он может достать из карманов этого пацана? Наконец он вытащил одну руку, левую, а правую оставил в кармане мальчика. Нечто было в этой руке, что припасено для меня. Датт смотрел на меня глазами, полными счастья.

- Знаешь, Денис, я дам тебе один шанс, – сказал он, выпуская изо рта клубы сигаретного дыма. – Один шанс. Понимаешь, по всем законам если ты нарушил слово пацана, это дорого стоит. Очень дорого. Но мне не хочется ни крови, ни побоев, ни даже смерти.

Я сглотнул и почувствовал, как сердце забилось сто крат быстрей. Датт – безумец, у него немного повернута фаза, и он постоянно может выкидывать самые дурацкие, злые и опасные шутки.

- Слушай внимательно, Денис. Твоя девушка с тобой?

Я, словно маленький ребёнок, сидел на стуле и ждал других слов Датта. Но после этих я вскочил.

- Ты не тронешь её пальцем, - прорычал я, осознавая, что ещё шаг, ещё неверное слово – и будет драка. – Да, она со мной, здесь, но ты её не тронешь.

- Нет, нет, ни в коем случае! – покачал головой Датт. – Никогда я не трогаю чужих сук. Если, конечно, эти суки не могут быть моими.

Ох, ты ублюдок! Я убью тебя, размажу по стенке, задавлю собственными руками, если ты хоть дыхнёшь на неё!!! Мне плевать, что ты голубой – ты можешь сорваться когда- нибудь, потому что по своей природе ты был и останешься мужиком!

- При чём здесь она? – вместо этих размышлений спросил я.

За окном было светло. Времени было около двух часов дня, на улице стояла дикая летняя жара, и в доме было не прохладней, на мне была какая-то джинсовая кофта с капюшоном, но резко по моей коже пробежали мурашки. Что-то произошло с моим организмом, что он решил самозащититься. Охладить себя. Мои губы предательски затряслись, но глаза по-прежнему яростно смотрели на Датт.

- Она при том, что ты сегодня можешь доказать ей, как ты её любишь, - пропел на одной ноте парень. – Она, наверное, восхитится тобой, если ты сделаешь это. Но шансов маловато, Денис. Очень маловато.

Датт кивнул Ятлу, чтобы он привёл из соседней комнаты Настю. Тот, словно верный слуга, бросился вон из комнаты,  и скоро недалеко от меня стояла Настя. Она была удивлена, ещё находилась под действием кокаина, которым её дружелюбно угощали подружки, и тупо смотрела на меня, потом на Датта, словно вспоминая, кто это. Через секунду её сознание прояснилось. Я молча стоял и ждал, потому что скажи я слово – я сорвусь, и тогда и ей, и мне нет жизни. Датт сегодня здесь за главного, потому что это его квартира, это его район, он здесь царь и бог. Он больше чем уверен специально попросил сегодняшнюю игру сделать здесь, потом обыграть меня и потом что-то сделать со мной и.....и Настей.

- Что-то случилось? – с недоумением спросила она, оглядывая перевёрнутый стол.

- Случилось, девочка моя, - голосом, не предвещающим ничего хорошего, сказал Датт. –

Твой парень задолжал мне денег, и теперь мне придётся его убить.

Девочка тут же затряслась, потом со страхом и (что это за чувство в её глазах?  я не могу его понять) посмотрела на Датта. Он ответил ей тем же взглядом. Затем они одновременно посмотрели на меня?

- Вы не тронете его. Он ни в чём не виноват. - Её голос стал похож на радио с помехами, только вместо радиопомех здесь были всхлипывания.

- Да, ты права, - улыбнулся Датт. – Он ни в чём не виноват. Ни в том, что должен мне кучу денег, которые просадил на прошлой неделе в игре, ни в том, что сейчас откровенно хамил мне и грубил.

- Этого не было. Хамства и грубости, – крикнул я.

- Если бы я не позвал Настю – было бы. Я правильно говорю?

Я потупил голову. Спорить с ним бесполезно. Датт не улыбался – он вёл себя так, словно находился под кайфом.

- Я дам тебе шанс отдать мне долг прямо сегодня, - феерически - пафосно сказал Датт. – Прямо сейчас, Денис.

С этими словами он вынул руку из кармана Марка. Тот по-дебильному ухмыльнулся. В руках Датта болтались блестящие металлические браслеты, в которых играли блики дневного солнца.

- Что это? – деревянным голосом спросил я.

- Наручники. Али ослеп?  - издевался Датт. – Они теперь твои. С их помощью ты будешь участвовать в моей игре.

Он швырнул наручники мне. Они упали у моих ног, но я даже не прикасался к ним. Я смотрел на Настю, которая, казалась, сейчас сорвётся и побежит.

- Сейчас я увожу её, - Датт грубо схватил

сука!!

Настю под руку. – А ты пришпиливаешь себя наручниками к батарее. У тебя будет пятнадцать минут, чтобы найти нас в этом районе.

Я не чувствовал своих ног, как и нервов. Их у меня практически не осталось. Не осталось вообще ничего, кроме страха и пота, текущего со лба и капающего на куртку с капюшоном.

- Зачем ты это делаешь? – прошептал я. – Для чего?

- Я люблю рисковые ситуации, - произнёс Датт, поглядывая на своих друзей, которые одобрили идею и качали головами в знак согласия. – А эта ситуация рисковая. У тебя будет пятнадцать минут, чтобы оббежать семь квадратных километров.

- Ты можешь увести её в квартиру. – Боже, что за бред я говорю?! Она никуда не пойдёт! – А квартир много.

- Я не идиот, Денис. Не идиот. Она будет в одном из самых известных мест моего района. Там, где отвратительно воняет ФиниШем. – произнёс Датт, открывая дверь и собираясь уходить.

Я шагнул вперёд.

- Убей меня, только не трогай её, - сказали мои голосовые связки. – Не трогай её!

- Я не буду, маленький мальчик. – Все друзья Датта вышли из пропахшей водкой и сигаретами квартиры. – Не буду трогать. А теперь. .........

Датт схватил мою руку и прижал меня к стене. Чуть опустился, нащупал рукой на полу наручники, взял их и сомкнул один браслет на моей руке, другой на ржавой, но железной трубе, присоединённой с другой стороны к батарее. Этот звук прорезал мои уши, он навсегда зафиксировался в моём сознании. 

Настя смотрела на меня.

Таким взглядом, словно я проиграл.

- Я люблю тебя, - прошептала она, держась правой рукой за косяк двери. – Я люблю тебя, Денис.

Датт подошёл к ней и опять тем же

самым

взглядом они посмотрели на меня. Я стоял на полу, пришпиленный наручниками к батарее, ржавой и старой, но крепкой, и нет спасения и невозможно вырваться только из одних наручников за пятнадцать минут. Настя вышла из комнаты. Датт показал мне головой на круглые часы, висевшие на стене. На них было ровно 2 часа 44 минуты.

- Даю тебе шестнадцать минут, – сказал Датт, видя, как я опустился на колени. – Если тебя не будет там, где я сказал, ровно в три часа дня, Настя покончит жизнь самоубийством.

И громко хлопнул дверью.

 

 

2

                                                   

 

Давай же! Чёрт тебя дери, давай!

Наручники бились о ржавое железо батареи, но не ломались. Они были крепкие, и железо было твёрдое, и сломать их я не смогу. У меня нет никаких шансов. А

её убьют

Я осмотрел комнату. В ней ничего не было, что могло бы помочь.........

Прут! Палка.

Я бросился к лежавшему на полу металлическому пруту, с которым постоянно ходил Датт на разборки, но браслет схватил меня за руку и дёргнул назад. Прут лежал в противоположном конце комнаты, и до него было невозможно дотянуться руками.

Только не потерять самообладание. Только не сделать этого

Я лёг на спину и потянулся ногами к пруту, расчищая себе дорогу от карт, монет, и выигранных сегодня Датт денег, но ноги не дотягивались до прута. Всего лишь каких – то пятнадцать сантиметров не хватало.

Я снова прижался к стене и приложил железо наручников ко лбу. Они были холодные, как лёд, несмотря на то, что за окном было почти плюс двадцать восемь, и не было ни единого ветерка. Что делать? Что мне делать? Я посмотрел на часы. Без тринадцати три.

Две драгоценные минуты прошли, протекли, исчезли непонятно где. Я снова потянулся ногами к пруту, даже немного дальше, чем в первый раз, но всё равно расстояния недоставало. Я не мог дотянуться до спасительного прута.

Зачем? Мне нужно что – то делать? Чтобы скорее освободиться. А вдруг всё, что я делаю, не поможет мне?

Нет. Не нужен мне прут. Нужно другое. Только что.

Я встал на ноги и внимательно осмотрел комнату ещё раз. Ничего не было. Она вообще была пуста, не считая стола, валяющихся на полу карт и прута, одиноко лежавшего в углу комнаты. Ничего не было.

Сердце билось всё быстрее. Датт уже сел в машину и уехал к тому месту, где они должны быть. Уехал.

Где они должны быть? Куда они уехали?

- СУКА!!!! – завизжал я, чувствуя, что сейчас на хрен сорву эти наручники. – Мразь, отпусти меня!!! ОТПУСТИ МЕНЯ К НЕЙ!!! 

Ещё минута прошла. Уже три минуты впустую. Впустую.

Рука сама собой шарила по батарее, словно там, на полу, были затеряны ключи от наручников.

Ключи.

Ключи.

Ключи.

Ключи.

Ключи. Ключи. Ключи.

- Ключи! – одумался я и посмотрел на стену.

Слева от меня висели ключи от наручников, одиноко, на старом, ржавом гвозде. Я ринулся к ним, протянулся всем тело вдоль стены, но не дотягивался. Пары миллиметров мне не хватало, чтобы взять заветные ключи в свои руки.

Только спокойно. Не нужно ничего опрометчивого делать.

Я нагнулся, схватил с пола монету и, держа её между средним и безымянным пальцем, протянулся к ключам. Монетой я их касался, но не пальцами. Действуя осторожно, я начал двигать металлическое колечко, в котором были три одинаковых ключа. Колечко двигалось по гвоздю всё дальше и дальше. Я  чувствовал, как пот капает мне на губы, как стекат вниз и чуть ли не огромными струями льётся на пол. Мне так казалось. Сердце билось нечётко, словно у хомяка – с перебоями и сто – сто тридцать пять ударов в минуту. Мне так казалось.

Наконец, колечко висело, держась на середину шляпки вбитого гвоздя. Я осторожно зажал монету теперь уже между подушечками пальцев и, что есть силы, сжав её, поттодкнул ребром на себя ключи. Они соскользнули со шляпки и повисли на монете.

Только не отпусти! Я прошу тебя, только не отпусти.

Резко рванув себе заветные «открывашки», я бросил их себе на колени. Потом дрожащими руками, радостный, счастливый, взял их себе и вставил в наручники.

Иногда бывают очень несчастливые дни. Ключи были не от наручников.

3

В ту же секунду ключи отлетели назад и ударились об оконное стекло. Они не подходили к наручникам,  и ими было нельзя их открыть.

Есть другие шансы. Всегда есть

Есть. Часы показывали мне сорок девять минут третьего. Я встал на колени и постарался не разреветься, хотя очень хотелось. Так. Нужно идти куда-нибудь. Делать что-нибудь, пытаться найти новые выходы из этих наручников. Что-то нужно делать. Что? Что мне нужно делать?

На мою ладонь упала капля воды. Моя голова машинально посмотрел наверх. Под потолком труба, идущая от батареи, изливалась горячей струёй кипятка. Датт говорил, что там очень и очень слабая резина, которой обернули треснувшую трубу. Значит можно что-то сделать.

- Ты сумасшедший. Даже если ты сломаешь трубу, тебя обварит крутым кипятком.

- Откуда кипяток летом? Его нет.

Рукой бы я точно не сломал трубу под потолком, но ногой, а ещё лучше ногами – прекрасно. Я лёг на спину прямо на радиатор и поднял обе ноги. Сильно прижал их к месту, откуда сочилась вода. И стал бить. Бил, бил, бил. Ломал. Крушил. ........

А что, если и это бессмысленно? Как и с ключами?

Надо пытаться. Надо что-то делать. Всё, что угодно. Чувствовалось дрожание батареи, но не скрип, не ломля, не разрушение покрытого ржавчиной металла. Не это.

- ВЫПУСТИ МЕНЯ!!!! – орал я. – ВЫПУСТИ!!!.

Этот звук я запомню на всю жизнь, точно так же, как и звук смыкающихся на моём запястье наручников. Дышащая на ладан батарея прогнулась, покрытый коррозией металл сломался, на меня хлынул поток грязной, ржавой, и воняющей воды, но я был этому рад. Рад, как никогда. Рука быстро продвинула браслет наручников по трубе, и с другого конца освободил левый браслет от трубы.

 

 

4

                                                  

На улице было тепло. Квартиру Датта заливала вода, но мне было наплевать на это. Я свободен. Я бегу туда, куда мне нужно и делаю то, что должен делать.

Я выбежал из подъезда и посмотрел на двор. Куда бежать?

Дальше. Дальше отсюда.

Куда они ушли? Куда он её увёл?

У меня есть только десять минут, чтобы найти её. Только десять минут.

Слушай, заткнись, от твоих полоумных фраз тошно.

Он сказал, что они будут на финише. Что такое финиш? Это....... это конец чего-то. Но чего? Мне нужно добежать до финиша и забрать Настю. Но как? Как мне сделать это, если я не знаю куда бежать?

- Тебе чем-нибудь помочь? – Около меня остановился бабушка. Она была дряхлая, еле волочащая ноги по сырому асфальту, но, тем не менее, волочащая их. Я бешеным взглядом посмотрел на неё, и это немного испугало старушку.

- С тебя капает вода. - Старушка ткнула мне в грудь корявым пальцем. – И ты очень устало выглядишь.

Отчаяние захватывало меня. Куда мне бежать? Чтооооо мне вооообще делать?

- Вы знаете, где финиш? – умоляюще заговорил я, почти срываясь на истошный вопль отчаяния. - Пожалуйста, скажите мне любое слово, прошу вас, только скажите!!!!

Я забил руками по коленям, словно мелкий паралитик. Прохожий, идущий мимо меня, с усмешкой покрутил пальцем в виске. По щеке поплыла слеза дурацкого безвыходного состояния.

- Тихо, тихо, не нужно плакать, - залепетала старушка, улыбчиво посмотрев в мои глаза. – Финиш может быть там, где он установлен заранее.

- Я прошу вас!!!!! – Я упал на колени и сложил перед старушкой руки, словно в молитве и стал говорить. – Скажите мне что-нибудь.

Ситуация

казалась

бредовой и более того, сумасшедшей. Мне нужно бежать. Как-то двигаться, как-то куда-то попасть. Мне нужна скорость, нужна динамика, нужна быстрота, нужен скоростной режим....нужна Настя. Мне нужна Настя.

- А ты знаешь, где старт? – Палка старушки упала вниз, но она даже нет заметила этого. Бабушка вполн твёрдо стояла на своих ногах. – Старт здесь?

**(686976079 С **?:**(6876980(??:?:5 Т (?()*()8989 А (?(*()()()56245*:*(L?:(*?89 Р ?)?)*_)(*)*)*) Т.

Беги, я прошу тебя, беги как можно дальше!

Любимый магазин Датта – Это Start. Он покупает еду только там, и больше нигде. Это дурацкая, ничем не обоснованная, но прочно вошедшая в его жизнь привычка. Это антонимы.

Разные слова. Start и Финиш – это антонимы и / или ( я не знаю)

Чёрт возьми, тебе бежать нужно!

- Понятно, внучок? – заботливо спросила бабушка. – Где же старт?

Ноги сами сорвались с места, и я побежал прочь от бабушки. Это невежливо – вот так бросать человека, даже не попрощавшись, и не поблагодарив его, но у меня нет времени. Нет времени. Раньше у меня было его в избытке, я шлялся по «малинам» и «хазам», а теперь у меня есть только пятнадцать минут, чтобы решить все свои проблемы и расчитаться с долгом.

Мимо проплывали дома, деревья, скамейки, люди. Ноги в ободранныж джинсах и кроссовках бежали, очень быстро бежали в северную часть района Датта. Этот магазин там. Около него есть автомобильная дорога. Датт всегда сидит в машине, а кто-нибудь другой бегает за покупками. Кто-нибудь из его приближённых. Я не был там никогда, но знаю, где он находится. Мне нужно бежать. Бежать как можно быстрее. Не со всеми. Дальше всех.

Я выбежал на большую дорогу и понёсся ещё быстрей. Дыхалка сбивалась, лёгкие требовали воздуха, но я бежал. Бежал вперёд. Люди смотрели на меня с недоумением, глядели на капельки воды, льющиеся с меня тонкими струйками, смотрели на моё красное лицо, на вздыбывшиеся волосы и болтающийся сзади капюшон. Послышались гудки автомобилей. Я, дабы не быть сбитым каким-нибудь сумасшедшим чайником, соскочил с разделительной полосы и побежал по тротуару, умело обходя людей. К счастью, их было немного, я спокойно продолжал бежать, никому не мешая и никого не задевая. Впереди виднелось что-то блестящее, но из-за яркого солнца я ничего не видел. До магазина оставалось чуть больше пятиста метров. Я не знаю, откуда я это знал. Я просто это знал.

Я буду бежать. Далеко и быстро. Только прошу тебя, Настя, дождись.  Я люблю тебя. Я не знаю, откуда это чувство, но оно не поддельно. Оно настоящее. Истинное. Я бегу ради тебя. Не ради долга, не ради денег. Я бегу к тебе.

Только к тебе.

Ради тебя.

И для тебя.

- ОСТОРОЖНО!!!!! – раздался истошный крик.

Послышался звук трущейся об асфальт шины. Я открыл глаза. Вот, что блескало впереди меня.

Я не смог остановится за такое короткое время, и моё тело врезалось в огромное стекло, которое держали рабочие. Точнее не в стекло – в витрину. Я почувствовал, как что-то пробиваю собой, как разрушаю преграду, разбиваю её на тысячи осколков. Это классно. Это классное ощущение, которого я раньше никогда не испытывал.

Наверное, это красиво при замедленной сьёмке. Моё тело, проходящее через стекло.

Я разбил собой огромную витрину. Народ на улицах застыл, ужаснулся, глядя на меня, а я даже не смел закрывать глаза. Я испытал такое дикое ощущение, которое никогда раньше не испытывал.

У меня на щеке что-то липкое.

Меня огромным толчком выбросило вперёд. Я упал на асфальт и не почувствовал ничего. Все взоры прохожих были обращены на меня, даже рабочие, несущие эту громадную, метр в ширину и длину, не меньше, витрину, не смели оторвать глаз от валяющегося подростка, который сам собой разбил огромную витрину.

Это не сила, пацаны. Это скорость. 

Я вскочил на ноги, и, тяжело дыша, посмотрел на одного из рабочих, молодого парня лет двадцати. У него отвисла челюсть, глаза выкатились, он показал на меня рукой и затряс вытянувшимся пальцем. Он показывал прямо мне в грудь. Я посмотрел на свою грудь.

Мне не хочеться этого говорить, но она красная от крови.

Красная, пропитанная кровью куртка. Откуда кровь, чёрт бы вас побрал? Откуда она взялась?

Слева от меня, на дороге, стояли три машины. Я посмотрел на лобовое стекло первой, чтобы увидеть себя. Свое отражение.

Тук – тук, Тук – тук, Тук – тук...........

Я в крови. Собственной крови. Моя щека немного надрезана, и из неё хлыщет кровь. Мои ладони превратились в кровавое месиво, и с ним тоже капала кровь и сочилась на рубашку. С моей макушки лилась кровь. Долго. Очень долго. Но я не чувствовал боли. Я не чувствовал боли ни капельки. Я должен кричать, стонать от боли, но я этого не делал, потому не от чего было страдать.

- Я должен бежать, - хриплым голосом, сказал я, чувствуя, как струя крови, текущей из макушки, разделяет моё лицо напополам красной линией. – Дальше всех.

Мои ноги сами побежали вперёд, оставив за собой толпу людей, которые были шокированы.

 

                                                        

     

 

Боже мой, Денис, беги дальше всех и быстрей.

 

5

Боли не было. Не было вообще. Через две минуты я был уже далеко от того места, где собой разбил витрину. Я знал, что выгляжу ужасно, я знал, что весь в крови и пугаю собой прохожих, но, тем не менее, я бежал дальше. Мне осталось совсем немного, и я её увижу. Спасибо той бабке, что дала мне ключ. Я нашёл их. Я знаю, где они. Осталось самое малое – добежать, добраться до туда и уйти, навсегда уйти из этого мира.

Из мира крови, убийства, насилия.

Из мира преступности.

Из мира игры.

Ради игры я убил свою мать. Правда, она заслужила это. Она не была моей матерью, просто биологической единицей, которая родила меня. Я не знал ни дня рождения, ни праздников, ни подарков, ни ласки, ни любви и ни заботы. Ничего того, что должна давать мать своему сыну.

Я ушёл от неё.

Да, ушёл. Я ушёл от неё.

В это мгновение я выбежал на перекрёсток и встал перед огромным зданием центрального банка города. Тяжело дышал. Во рту появился металлический привкус, который всегда появляется при быстром беге. Он появился рано. Мне ещё немного бежать. Ещё немного.

Датт мне её не отдаст. Если я выиграю, он простит мне долг, но её не отдаст.

Он может это. Может.

Мимо меня прошла группы туристов, которая с удивлением и жалостью посмотрела на подростка, измазанного кровью с ног до головы, красного и тяжело дышашего от стремительного бега.

Давай же, Денис, беги. Беги дальше всех.

Я бросился бежать. Ноги топтали асфальт подо мной, солнце сильно светило, а кровь из раны на моей голове, наверное, уже, запеклась от такой жары. Покрылась толстой коркой, но не причиняла мне невыносимые страдания.

Я не чувствовал её. Я просто бежал.

Я выбежал за поворот и остановился перед длинной дорогой. Справа от меня дом, а за этим домой магазин Датта. Настя там, и она меня ждёт.

Я побежал. Быстрее, чем когда-либо.

Я нёсся вперёд, быстрее и быстрее, стремительнее и стремительнее, потом опять быстрее, потом опять стремительнее, потом стремительнее / быстрее и ещё как-то.

Главное – быстро.

Я завернул за угол.

Передо мной стоял магазин. Он располагался с одной стороны дома, потому нигде ещё этого магазина быть не могло. Я встал около входа, пугая посетителей своим видом и начал глубоко дышать. Сердце сейчас выпрыгнет из груди, упадёт на грязную землю и начнёт биться, поднимая клубы пыли на меня.

Где они?

Я метнулся в сторону того места, где обычно останавливался Датт. Он мне сам говорил, что любит стоять около телефонной будки. Но там пусто.

Машины нет.

И сегодня не было вообще.

Мои ноги подкосились, я не удержал своё тело и упал вниз, прямо на дорогу. Автомобилей не было, потому никто меня не сгонял с дороги. 

Их здесь нет.

Я не туда бежал. Я всё это время не туда бежал.

Это бессмысленно. Это было бессмысленно точно так же, как и с ключа и от наручников.

- А-а-а-а-а-а-а-а-а-а!!!!!– заорал я с дикой силой, лёжа на дороге.

Народ смотрел на меня, как на сумасшедшего. Многие побыстрее клали покупки в машину и уезжали в другом направлении.

- Я бежал не туда-а-а-а-а-а!!!! – орал я. – Не туда-а-а-а-а!!!

Не туда. Всё это время я потратил зря.

Я лежал на земле. Ждал плохое. Что-то плохое.

- Поднимайся! – раздался голос.

Я не слушался. Просто лежал.

- Я тебе говорю, поднимайся! – кричал высокий женский голос. Необыкновенно чистый. Такого голоса я никогда не слышал.

Еле держась, я начал подниматься, но ноги не слушались. Я сейчас должен был упасть, отдавая себе отчёт о своей усталости, но я поднялся. Мои ноги неимоверными усилиями, но держали  моё тело весом в пятьдесят восемь киллограмм.

Передо мной стояла женщина, то ли осудительно, но ли грозно смотревшая на меня.

- Ты умерла, - слабо проговорил я, чувствуя, что поверю в любую ерунду. – Я убил тебя. Ты не можешь сейчас стоять и разговаривать со мной.  Зарезал тебя кухонным ножом.

- Да знаю я. Ты до сих пор не можешь заработать на этот кухонный нож, - грозно сказала женщина.

Я смотрел в её глаза. Не отрываясь. Но так и не мог понять, что в них можно прочитать. За одну секунду они стали тусклыми и безжизненными.

- Беги, мой мальчик. - Даже эти слова не придали её голосу ласковости.  – Ради своей подружки, беги. Дальше всех.

- Я не знаю куда, - закачал я головой. – Не знаю. Я опоздаю в любом случае. У меня нет времени.

- Придурок, я пришла помочь, а он не знает, куда бежать! – разозлилась женщина. – Давай быстрей! Я хочу внука!

Я сглотнул набежавшую слюну. Машин чудесным образом здесь не было, никто не просил уйти меня с дороги до сих пор. Народ продолжал глазеть на меня.

- Беги быстрей! – попросила женщина. – Помогу тебе, так и быть. Даже, несмотря на то, что убил меня.

- Скажи, куда мне бежать.

- Я тебе, может быть, ещё и план нарисую? – нахально и грубо отозвалась женщина. – Скажи спасибо, что шанс даю.

Я почувствовал ломоту в ногах и упал на колени. Теперь вот я чувствовал боль в полной мере. Дикую и страшно неприятную.

- Мне очень больно, - зашептал я, поднимая голову, -  и я не.....

Я поднял голову. Со мной рядом никого не было, никакой женщины, которая могла бы умереть от кухонного ножа и моей руки.

Это не могла быть она. Не могла. Простой бред, галлюцинации и что-то ещё только не правда.

Я посмотрел на часы.

                                              

 

     Всё в порядке.

Всё на своих местах.

Я должен бежать. Бежать. Куда-то бежать. Не зря мне дали время. Не зря! Просто так его дать не могли. НЕ мог……..ли.

Напротив меня была вывеска «Финиш»

ФиниШем.

Там, где отвратительно воняет ФиниШем.

«Фиш» с английского – это рыба. Там, где воняет рыбой.

Пруд. Городской пруд. Рыба. Там рыба. Перекрёсток около этих прудов называется Финишем!!!

Финишем!

Финишем!!

Финишем!!!

6

Я, может быть, по-настоящему понял, что такое динамика. Это бегущий человек. Ему нужно бежать, бежать и бежать, чтобы спасти человека, который ему дорог. Пусть этот человек – грязная шлюха и наркоманка, познакомившаяся со мной чисто случайно два года назад. Я люблю её. Я люблю её.

Я пробежал по времени около десяти минут. Благо, дорога была ровной. Я уже был на аллее, ведущей к городским фонтанам, а оттуда прямо к городскому пруду. Сердце билось бешено, одышка начинала брать своё, но я всё равно бежал. В конце концов, мне не зря дали столько времени. И потом, вряд ли я ещё раз получу помощь давно умершего человека.

Ещё немного. Ещё чуть-чуть.

Я первый раз видел такое любопытство к себе  у других людей. Обычно они не смотрят на то, что я шляюсь по городу раздетый, разутый, попрошайничающий у церкви. Раньше их глаза не смотрели в мою сторону – они смотрели либо на своих собственных детей, либо на любимого человека, или ещё куда, но только не на меня – человека, который ждал от них помощи.

Внезапная боль пронзила бок, да с такой силой, что ноги подвернулись, отказываясь бежать, и я упал прямо на асфальт аллеи, посмотрев глазами на крону деревьев надо мной. Скрутило так сильно, что я не мог двигаться, не то что бежать.

А мне нужно бежать. Нууууужно!

- С ума сойти, поколение! – прошептала проходящая мимо старуха, глядя на меня.

Мои глаза округлились.

Это была та старуха, что дала мне неправильный маршрут, неправильный путь. Она должна меня помнить!

- Мне больно, - прошептал я, глядя в эти добрые глаза. – Больно. Я не могу бежать.

- Тогда посиди, отдохни, - последовал ласковый голос. – Отдохни немного, ведь ты так быстро бежишь.

- У меня нет времени, - прошептал я, тяжело дыша. – Совсем нет времени, чтобы лежать и заботиться о себе.

Помоги мне.

Старушка наклонилась ко мне. Её седые волосы, которые выбивались из-под надетого на голову платка, развевались на слабом ветру и закрывали половину её лица, выражение которого желало мне только доброты.

- Мне нужно бежать дальше всех, - простонал я, с ужасом понимая, что больше не смогу двинуться – слишком сильна боль.

Помоги мне, Господи, пожалуйста!!! Помоги!

- Я могу тебе чем-нибудь помочь? – Старушечий голос внезапно превратился в похожий, хоть и постаревший голос матери.

Нет, это не может быть она. Там было столько крови.

- Нет, вы мне ничем помочь не сможете, - сама ответила моя голова. – Помочь себе могу только я, и я должен бежать.

Только в этот раз. Никогда больше я не буду просить у тебя помощи! Только в этот раз, я прошу тебя!!!! Помоги!

- Давай, я помогу тебе встать. – Старушка схватила мою руку и потянула её наверх.

Ты же должен помогать! Ты должен помогать людям, когда они просят у тебя помощи! Я больше не буду обращаться к тебе! Хочешь, я уйду в монастырь, и буду служить тебе, только дай мне возможность бежать!  

Я поднялся на ноги. Прошло больше двух минут, у меня осталось немного.

На руке старушки были часы.

 

                                            

 

- Я должен бежать. – Старушка не смотрела на меня, как на сумасшедшего. – Должен бежать.

- Ну, беги, - легкомысленно сказала она и улыбнулась.

Боли в боку больше не было. Словно её вообще не существовало. Я даже забыл, что я чувствую, когда она появляется. Кроссовки заелозили по песку на асфальте.

- Спасибо, - прошептал я. – Спасибо вам.

Старушка в ответ лишь улыбнулась.

Бежать. Тебе нужно бежать.

Я сорвался с места и побежал. Так быстро я не бегал никогда. Если мне и казалось, что раньше я бегаю очень быстро, то теперь я понял, что ошибался. Мимо меня ещё никогда с такой стремительной скоростью не проносились лица людей. Не проносились деревья, дома, магазины. Я словно летел на какой-то поверхности, стоящей у меня под ногами и понимал, что я могу лететь быстрее, быстрее, ещё быстрее. Я могу кричать так сильно, как только могу. 

Я могу это.

Впереди был виден пруд. А слева от него дорога. Перекрёсток находился на другой стороне, мне предстояло ещё перебежать дорогу и зайти за угол. Я бежал.

Так быстро, как только мог.

Наверное, даже ещё быстрее.

Дальше всех. Дальше и быстрее всех.

Машины заорали своими гудками, но я  не обратил внимание. Мне нужно было всего лишь завернуть за угол. Вот он, этот угол, за ним перекрёсток. Внезапно я остановился перед ним, не смея зайти за него.

Датт может простить мне долг. Даже простит долг, но не отдаст Настю.

Я её сам заберу. Наплевать мне на Датта, на себя, на всех. Я уйду отсюда только со своей девушкой.

Я

завернул

за

угол

и

побежал

вперёд.

Впереди стояла машина Датта, а рядом с ним стояла Настя. Она опешила, увидев меня, всего в крови и пыли, Датт только тупо улыбался, идиотски смотрел на меня, считая меня последним лохом. Я побежал и скоро был напротив него. Настя была с ним. Нас разделяло чуть больше полуметра. Машин не было, потому нас никто не просил сойти с дороги.

Минуту мы молчали.

Смотрели друг на друга, удивлялись. Я – тому, что успел. Настя – тому, что я успел. Датт – тому, что я успел к Насте.

- Отдай. ......мне .....её, - сказал я, выдыхая воздух.

Настя по-дурацки глядела на меня, а потом

Да что же это за выражение глаз? У кого оно обычно бывает?

хотела что-то сказать, и сказала, только очень тихо.

- Что ты говоришь? – спросил я, почему-то не смея подойти ближе. – Пойдём со мной. Датт, я выиграл, отдай её мне!

Датт насмешливо посмотрел на меня.

- Ты, наверное, через ад прошёл, - с уважением сказал он. – Через огонь и воду.

- Заткнись и отдай мне Настю, - шикнул я. – Настя, пойдём.

Девушка, словно ребёнок - даун, глядела на меня. Потом смущённо – оправдывающимся голосом сказала:

- Ты выиграл, Денис.

Я улыбнулся. Да, я победил. Я сделал невозможное.

- А вот я проиграла, - прошептала она.

Череп мгновенно опустел. Сознание и душа тоже. В чём она проиграла?

Датт наклонился к ней, поцеловал её в губы. Она улыбнулся ему, потом что-то прошептала на ушко и сказала ему, что любит его. Не смотря на меня. Теперь меня для неё не существовало.

Я стоял на перекрёстке и смотрел, как моя девушка садится в автомобиль Датта и уезжает. Выхлопная труба машины выпустила на меня клубы вонючего дыма.

Я стоял и смотрел на уезжающую машину.

Всё, за чем я сюда бежал, вновь оказалось бессмысленно.

 

                                                    

 

                                                                                              Даник Frost, 11 – 24 февраля 2007 года.