Рассказ

Наша пестрая компания исколесила на раздолбанном в пух и прах газике, наверное, все дороги этого района. За один день! Всюду успели побывать, все посмотреть журналисты молодежки в которой уже по счету командировке. Те же лица, те же неясные глаза и потупленные взоры замученных страдой механизаторов. Словом, ничего примечательного. Как всегда.

День клонился к закату. И степенная моя коллега, собаку съевшая на всех этих соцсоревнованиях и комсомольских проблемах, устало покачивала головой.

— Домой, домой, скорее в ванну, чайку горячего, сладенького и… чистая постель!

Действительно, пыльная атмосфера и хлесткие ухабины наших сельских дорог, кажется, не оставляют шанса надеяться, что где-то, совсем рядом, существует другая жизнь с относительным комфортом.

Крутой водила, совсем еще мальчик, Саня долго и терпеливо ждал этого приказа.

— Вас понял, — бравирует он, — едем через Кромы!

— Ого, ты и впрямь дорожный гений! Мы совсем в другой стороне, — замечаю я.

— Это вам так кажется, сэр! Мы почти у цели, — торопится успокоить меня Саня и врубает свой зверский музон в бортовой магнитоле, придавливая педаль скорости.

— Вот оттуда, — показывает он рукой с дымящейся сигаретой на холм, поросший густым дубняком, — уже купола золотые Кромского собора увидеть можно. Минут двадцать еще попылим, а там трасса.

О, Саня — поистине король трассы. По крайней мере это его собственное мнение. Он умудряется на своей обшарпанной развалюхе обгонять даже черные “Волги” с вальяжными хозяевами на передних сиденьях, за что они постоянно делают замечания нашему шефу по телефону, — как простить такую наглость!

Толстая подушка пыли вскипает под колесами машины. Смотреть назад, выстраивая мысленно сюжеты из этих замысловатых клубов, очень интересно. Кто любит смотреть в небо и любоваться облаками, получает примерно такое же удовольствие. А тут как раз делать нечего, языком ворочать не охота. Наговорились, наспорились до хрипоты, так хоть немного помолчать.

Бесовская Санина музыка теперь уже не терзает уши, а органично раскрашивает оставленные позади пыльные миражи.

И вдруг в гуще этих призрачных нагромождений четко очерчивается старческое лицо. Я видел его так отчетливо, что и сейчас, умел бы рисовать, с точностью воспроизвел бы. Тонкий горбатый нос с подвижными ноздрями, отвислые морщинистые щеки, серебро с желтизной волос, развевающихся на ветру, и пустые впадины глазниц. Так что пыль запросто просачивается сквозь них.

Меня взяла оторопь. Но и тогда, когда тщательно присмотрелся вновь, наваждение не исчезло. Эта мерзкая картина преследовала нас, не удаляясь ни на шаг. Из глубины криво скроенного черепа, через эти самые глазницы, исходил пронзительный нечеловеческий взгляд.

— Тормози-ка, Саша, чертовщина какая-то сзади!

— Тьфу ты, бабка на дороге. — Саня тормозит, и видение наконец исчезает.

Коллега наша роняет голову на грудь. Наверное, досматривает уже не первый сон.

— Слышь, чего это было?! — осторожно выспрашивает Саня.

— Так, ерунда, пригрезилось, — пытаюсь успокоить прежде всего себя.

Сане не много нужно. Он давит на газ, и машина взваливает на бугор. Перед нами огромное пространство леса.

“Вот тебе и собор Кромской!” — присвистнул я с досады.

— Вот тебе и трасса, Шура! Ехали бы себе не спеша по известным дорогам, первооткрыватель ты наш. Завез в дебри, Сусанин!

Но Саню гложет иное чувство.

— Е-кэ-лэ-мэ-нэ! — проворно поворачивается он ко мне и бьет себя по лбу. — Кажись, бабка эта просилась подвезти нас, там, на повороте из райцентра. Мы же не знали, куда поедем. А она нам что сказала, помнишь?!

Неприятно щекотнуло меня воспоминание.

— Ты, сынок, поди, начальник? — обратилась она ко мне, вкрадчиво шепелявя ртом с единственным желтым клыком. — Скажи шоферу, чтоб взял меня.

— Так мы не против, бабуся, только еще не решили, в какую сторону ехать, по делам мы.

— Как не знать?! Вам один путь.

Видя мою нерешительность, она злобно захлопнула дверь.

— Гореть вам в геенне огненной!

“Смотри-ка, немощная с виду какая, а силища мужицкая”, — подумалось мне.

— Ну и фиг с ней, раз так, — сказал я.

— Да пошла она... — поддержал меня в общем-то добрый Саня. — Раз ругается!

...Вечерело, и блеклое солнце выдавливало из себя последние краски. Машиненка пошла резвее, перебарывая сопротивление колеи. Дорога потянулась вдоль тихого пруда, заросшего буйной ряской, и сужалась с каждым метром. Под сенью деревьев совсем стемнело. Колеса газика вдруг плюхнулись в лужу перед земляным валом, зачавкали, а потом завизжали, не повинуясь сцеплению, в грязной жиже. Кто не буксовал хоть однажды в своей жизни! Но, бьюсь об заклад, так чудно — вряд ли! Машину так развернуло, что оказалась она не в колее, а поперек нее. Передние колеса чуть не нырнули в воду пруда, а задние свисали с обрыва обвалившейся плотины. Дурацкая ситуация. Тут и трактор не поможет, хоть краном вытаскивай.

Словом, чертыхался Саня прилично, и коллега наша проснулась.

“Тс-сс!” — подмигнул он мне.

— Ни слова! А то конфуз выйдет. Пусть лучше спит, чем ругается. — Саня сделал ей знаки — все, мол, в норме, спи спокойно!

Как я завидую людям с крепкими нервами. Поверьте, женщин таких вы больше не встретите.

Делать нечего, нужно за помощью идти. И мы, сговорившись, отправились в разные стороны, кто быстрее, ориентируясь по верхушкам дубов-великанов на фоне уже догорающего неба.

Внезапно набежали низкие облака и поплыли наперегонки с ветром, застилая звезды. Впрочем, что звезды, если не умеешь ориентироваться по ним, просто веселее в незнакомом лесу со звездами. Но не слышно поблизости ни деревушки, ни фермы, ни захудалой ремонтной станции. Прошаркал я с километр лесной тропинкой и решил вернуться — боязно стало. Чуть веточка треснет под ногой, чувствую, как зрачки мои во всю ширь глаз скачут. Уже и позабыл про трактор, про помощь, лишь бы до места знакомого доковылять.

Впереди блеснула поляна — то вынырнула из облаков луна, осветив ее, словно молнией. Справа донеслось приглушенное хрюканье.

“Дождался кабанов! Не разойдемся на тропинке, мама моя грешная!”

Леденящий страх подтолкнул меня: быстрее к свободному пространству. Я судорожно выпутался из колючего куста и оказался на поляне. Хрюканье не повторилось, зато закричали сразу несколько ночных птиц омерзительными голосами.

Можно было немного отдышаться. Я прижался затылком к широкому стволу дуба, подложив под спину ладони. По слизистой коре дерева струилась влага. Верно, пошел дождь? Так прошло немного времени, и спокойствие постепенно стало овладевать моим телом. Проявился и немой восторг от единения с природой.

…Кокетливый девчоночий смех вмиг снял напряжение и дал возможность обернуться.

Сверкая ягодицами, в темноте леса растворилась обнаженная длинноволосая девушка. Она убегала от меня с лукавством, присущим игре возлюбленных. Я пошел следом, забыв о страхе. Тело ее было совершенно: тонкая талия и изящные бедра. Почувствовав, что я любуюсь ею, она оглянулась и одарила меня нежной улыбкой.

Девушка стыдливо выглянула из-за дерева, и я смог рассмотреть ее упругий живот и юные груди. Это совершенное диво вновь засмеялось и скрылось в зарослях колючего кустарника. В мой воспаленный мозг постепенно возвращалось сознание реальности. Стало заметно светлее от прояснившегося неба. Мешали мокрые руки.

...С оттопыренных пальцев ладоней в траву скатывались капельки... крови! В истерике я заметался по поляне, и нечто подобное крику отчаянья вырвалось из моей груди.

С пышных крон на стволы деревьев сочилась не влага, а самая настоящая кровь, медленно свертывающаяся и застывающая в виде наростов вязкой массы на обнаженных корнях. Я катался по лиственной подстилке и всю силу своих кулаков отдавал земле. Она была теплая, из недр ее шел приторно-сладкий смрад.

— Хороший мой, испугался, обиделся, — нежный голос опять отрезвил меня. — Ты сильный, смелый! — успокаивала меня, гладя по голове, девушка. — Не бойся больше! Вставай, пошли отсюда.

Она была все так же нага и прекрасна. Юная красавица взяла мою руку в свою ладошку, кротко опустила глаза и повела по лесным дебрям. Уже не найти той тропинки, не вспомнить направления! И я полностью отдался воле происходящего.

Кто ты? — спросил я осторожно.

— Я... Как тебе объяснить?

— Ты... живая? — заискивающе посмотрел я на нее и тотчас понял несуразность вопроса.

Я ясно чувствовал, как пульсировала жилка на запястье ее нежной теплой руки.

— Живее живых! — развеселилась девушка.

— Как зовут тебя, милая? — вовсе осмелел я.

— Мое имя, зачем тебе его знать?

— Что значат эти... поляна, деревья с потоками крови, ты? — наступал я.

— Это не более нереально, чем та, привычная тебе жизнь. Многое скрыто на земле от людских глаз.

— Так все это материализация воображения? Этого не существует? — вспоминал я некогда прочитанное. — Зачем, зачем я тебе нужен? Куда ты меня тащишь? — засопротивлялся я, предвкушая еще более ослепительную нелепость и кошмары в дальнейшем...

Мы вышли на круглую поляну, в центре которой высился большой бревенчатый дом. Такие, по обыкновению, возводят на лесных кордонах егерей в лесничествах. Дом был ветхим и заплесневелым, порос сочным мохом и густой паутиной. Изгородь завалилась и сгнила. Все говорило о том, что давненько его покинули люди.

Красавица потащила меня внутрь по трухлявым ступенькам. В прихожей я заметил разбитое зеркало, в котором отразился мой испуганный образ. В волосах… вырисовывались первые нитки седины.

“Господи, помоги!” — начал я с трудом припоминать слова хоть какой-нибудь молитвы.

— Зачем мы сюда, что будем делать? — затеребил я ее руку.

В комнате на изодранном диване, освещенная со всех сторон кусочками зеркал, ловящих лунный свет через выбитые окна, лежала старуха, закинув босые узловатые ноги на ободраный валик. Та самая!

— Явился, козел?! — грубо кинула она в мою сторону.

В глубинах глазниц вспыхнул мутноватый свет. Я схватился за горло в приступе удушья. Его туго обхватывал... строгий ошейник с цепочкой в руке девушки. Превозмогая острую боль, я обернулся, ища у нее защиты, как безвольное заискивающее животное.

Глаза ее растворились, и на их месте заклубилась пыль, осыпая розовые соски груди.

Старая ведьма на миг показалась мне ближе моей спутницы. Я абсолютно безвольно встал на колено и хотел даже поцеловать протянутую руку старухи. Вырвал цепь и вложил в ее сухие пальцы. Она, кажется, улыбнулась.

“Что со мной, почему я так унизил себя, почему повинуюсь этой тупой дремучей силе? Я — человек! Только я могу быть сутью происходящего!” Сознание стало возвращаться.

Старуха, пытаясь удержать меня, потянула цепь, а я рванул так резко, что упал на гнилой пол, вытянув и ее с дивана на себя.

Доски под нами разомкнулись, и мы свалились в угол какой-то комнаты, ломая неведомую перегородку.

За столом, подперев голову рукой, сидел Саня. А напротив — здоровенный мужик с красным оспенным лицом и мясистым носом. Они были пьяны. Дробненький Саня казался котенком по сравнению с этим взъерошенным потным крестьянином. Они мямлили что-то заплетающимися языками. По столу катались две пустые бутылки.

— Из города, говоришь? Застряли, говоришь?

— Ага, — по-идиотски улыбался Саня, — чуть в пруду вашем не искупались. Занесла нелегкая.

— Кто ж тащить будет? — ехидничал мужик. — Кланяться придется.

— Да я не постою, деньги хочешь? — зашарил Саня по карманам.

— Да куды мне их?! Может, фуфырик найдется? А ну тебя. Свойская есть. Раздавим ишо?

— А раздавим, бог с ней!

— Ну, тада куда ни шло, — запыхтел козьей ножкой из обрывка “Сов. России” мужик и подвинул к Сане свой кисет и кусок мятой газеты.

— Коли выпьем, куда тебе ехать-то. Спи здеся!

На печи крякнула старушонка.

— Маманя? — обратил внимание на этот звук Саня.

— Ага, карга старая, ведьма проклятущая! То и дело свои вертепы заводит, на людей порчу напускает. Про колдовство ее слухи по всей округе ходят. Народ разный к ней наведывается. И простые, и начальники с секлетарями. На меня ее промысел не действует, правда. Вишь, какой ладный и красивый вышел. А враги мы с ней кровные, вот и скажи теперь, что яблочко от яблони недалече падает!

— С матерью враги? — искренне удивился Саня.

— А то! Она мне всю жизню покалечила. Оксанку, жену мою, спортила, к себе приворожила. Антихрист ее раздери, — говорил мужик, постукивая по стакану бутылочным горлом, сцеживая остатки.

Я встал, разминая бока. Для Сани я был, наверное, просто видением в его пьяном угаре. Подошел к печи, отодвинул занавеску. С печки с укоризной смотрела на меня сгорбившаяся колдунья.

— Саня, — теребил я водителя, — пойдем скорее к пруду, поедем отсюда!

Но он смачно храпел, по-детски улыбаясь во сне.

Я выскочил из дома. Осмотрелся. Он оказался в аккурат посередине старого сельского кладбища и служил, видно, поначалу приютом для семьи церковного сторожа.

Дурман пережитого постепенно улетучивался.

По погосту среди заброшенных могил ходило с десяток лошадей, аппетитно похрустывая росной травой. Среди них выделялась одна снежно-белая стройная кобылка.

Вдруг из-за могильного холмика скользнула легкая тень. Во всей своей красе нагая Оксана царственно вышагивала навстречу. Лошадь задергала ушами, захрапела испуганно. В глазах ее отразился ужас. В тонкой руке Оксаны сверкнуло лезвие опасной бритвы. Дьявольски отточенным жестом она полоснула лошадь по шее, ухватилась за гриву и жадно присосалась к пульсирующей артерии. Долго пила кровь, а затем вскочила на обезумевшее животное и понеслась между могил в сторону леса с душераздирающим воплем.

Церковка стояла в развалинах. Да и не церковью служила она людям в последние десятилетия. Груды искореженного металла говорили о том, что была здесь ремонтная мастерская.

Я пошел под ее единственным уцелевшим сводом. Там, где располагалась кузня, а еще раньше алтарь, на наковальне лежал большой ржавый кованый крест. Я коснулся его ладонью, моля о милости и пощаде...

Когда рассвело, я направился к нашей машине. Увидев меня, коллега сначала обрадовалась, а затем принялась ругать Саню самыми последними словами. Правда, ночь для не прошла спокойно, а дома никто не ждал.

Через несколько часов газик удалось вытащить двумя тракторами. Саня опохмелился, и поехали мы в Орел. И сажали уже без разбора самых разных попутных старух и девушек. Те просовывали нам свои копейки, благодарили, но Саня никогда в жизни не брал денег и не придавал большого значения благодарности.